Рождение волшебницы

Старшина круга, тоже оставшийся без кафтана, в одной рубашке, опустился перед Юлием на колени. Курносый, с хитроватым мужицким лицом человек, бритоголовый, как все сечевики, но без чубчика — там, где у молодых его товарищей произрастало это единственное, кроме усов, украшение, у старшины блестела естественная лысина. Левое ухо, и без того большое, оттягивала крупная серьга.

В почтительных и многословных выражениях старшина от имени войска просил «великого князя и великого государя Юлия» принять на себя суд и расправу. Княжич обернулся, отыскивая среди приближенных своего толмача Новотора Шалу. Потом живо соскользнул с курганчика из кафтанов и принял учителя под руку, чтобы усадить. Тогда и сечевики засуетились, покрыли для Новотора еще одну бочку. Исхудалый старик в долгополой рясе, которая на нем болталась, не без труда вскарабкался на неудобное сидение. Юлий остался у него за спиной. Некоторое время они тихо переговаривались между собой, а старшина, не вставая с колен, ожидал ответа.

Суховатый и болезненно слабый голос Новотора слышался плохо, и гомон на задах толпы затих. Новотор объявил, что наследник престола Юлий благодарит войско за любовь и благие чувства. Что наследник, тем не менее, напоминает войску: законный государь в стране — Любомир Третий, и он, почтительный сын, не считает возможным принять престол при живом отце. И что наследник скорбит о развязанной в стране междоусобице, он следует путем долга и почитает за благо недеяние как отказ от насильственного сопротивления злу. И что наследник, разумеется, не может принять на себя суд и расправу над обвиненной в злокозненном ведовстве девушкой. Он сомневается и в том, что право на суд и расправу имеет войсковой круг, но не считает возможным препятствовать кругу в его действиях, которые круг полагает благом по праву давности. И что наследник Юлий пришел сюда, чтобы призвать круг к милосердию.

Когда Новотор замолк, старшина поднялся с затекших колен и отвечал от имени войска зычным и важным голосом. Что сечевики, верные великому государю, сложат свои головы под знаменами Юлия. И что невозможно то в ум взять, чтобы такой прекрасный и мудрый государь, как Любомир, обабился до такой степени, чтобы во всем уступил ведомой колдунье Милице. И что оная колдунья давно подменила государя куклой, а кукле сечевики служить не будут. И что великому государю Юлию Первому слава!

— Ура! — дружно взревело войско, сечевики и княжьи ратники без разбора — словно услышали только что из уст наследника и во всем согласного с ним старшины вдохновляющий призыв к ратным трудам.

И как было не поверить, что за взаимными учтивостями и ликованием они и вовсе забудут Золотинку! Увы, мужиковатый старшина, как рачительный хозяин, твердо помнил, что у него на возу. И коли привез на торжище — вываливай! Некоторый час еще при сочувственном внимании круга он толковал про завещанные отцами и дедами вольности сечевиков и заключил, наконец, тем, что праотцы велели своим измельчавшим потомкам повесить Золотинку еще до захода солнца. Прикорнув на бочке, Золотинка едва перемогалась: в затылке ломило, она покусывала губы и потряхивала отяжелевшей головой, не удерживаясь порой и от стонов, — охрана подозрительно на нее косилась. И однако, несмотря на отупляющее томление в теле, душевный озноб и лихорадка не отпускали ее.

Старшина повернулся к ведьме.

— Девица, именующая себя принцессой Септой, — заговорил он с подъемом, — защищайся, если можешь. Войсковой круг поручил мне сказать тебе твои вины. А вины твои такие, что ты, стакнувшись с ведомой колдуньей Милицей, умышляла злокозненное ведовство против великого князя Юлия и всего правоверного войска.

— Можно отвечать? — спросила Золотинка, поморщившись.

— Нельзя! — сухо возразил старшина. Снова обратился он к кругу: — И каждый, кто свидетельствует, пусть свидетельствует, не беря греха на душу, по всей божьей правде, отеческим заветам и своей чести.

Старшина поклонился кругу на все четыре стороны. Всюду были суровые и раздумчивые лица. Круг молчал.

— Я свидетельствую! — воскликнул вдруг Новотор Шала к немалому удивлению Золотинки. Скоро обнаружилось, однако, что свидетельствует не сам толмач, а Юлий.

Княжич поманил слугу в желто-зеленом наряде и принял у него сумку. Там оказались увесистые кандалы, которые Юлий и бросил перед собой наземь.

— Вот! — продолжал Новотор от имени Юлия. — Какой-нибудь час назад эта штуковина влетела ко мне в окно и с маху стукнула в лоб. — Невнятный ропот раскатился в толпе: кто стоял ближе, мог видеть прикрытую разметавшейся прядью волос отметину на княжеском лбу — порядочную шишку и синяк. — Есть ли связь между возвращением бежавшей было принцессы и этим происшествием, я не знаю. Пусть она отвечает, если что имеет сказать.