Рождение волшебницы

Голоса приближались, скоро они зазвучали уже в самой клетке, и тюремщики принялись будить медведя, орудуя каким-то длинным предметом. Наконец, он уселся, потирая бока, зевнул, да так рявкнул, что впору было пасть на колени. Тюремщики не упали, но попятились. Однако Поглум, как видно, настроен был вполне миролюбиво, да и тюремщики не забавлялись с ним попусту — они нуждались в рабочей силе. Сотрудничество было давно отлажено: прихватив пустые укладки, медведь ушел вместе со стражниками. Он, по видимости, таскал тяжести. Возня там у них продолжалась с добрый час. Медведь возвратился один с бочкой квашенной капусты — раскисшее и расползающееся лакомство он ел на ходу.

А потом уселся с бочкой между колен, запустил лапу в порядочно опустошенную уже емкость и тут перестал чавкать, обнаружив на соломенном ложе Золотинку. Из чего можно было заключить, что голубой медведь не совсем ясно представляет себе, что это. Вот двинул он губами… раз-другой с некоторым облегчением чавкнул и ухмыльнулся:

— Маша и медведь! Говори еще!

— Я спала, — потянулась Золотинка, — а тут кто-то навертел мне на ногу железную палку. Кто додумался посадить меня в железо?

— Я! — без малейшего смущения признал Поглум и зачерпнул капусты побольше. Но ничего, впрочем, этим не выиграл, потому что не донес текущую рассолом горсть до разинутой пасти.

— А зачем ты это сделал?

Лапа замерла… капуста посыпалась сочными ошметками обратно в бочку, из приоткрытой в тягостном раздумье пасти текла слюна.

— Так я сделал… — невразумительно пробормотал Поглум.

— А разве Маша у медведя в избушке сидела в оковах?.. Нет, не сидела, — заверила его Золотинка. — Медведь хорошо относился к Маше и никогда не сажал ее в оковы. А ты хорошо поступил?

— Плохо? — высказал предположение голубой медведь.

— Плохо, — подтвердила Золотинка. — Худо ты поступил.

— Ну и что? — спросил Поглум с тем же недоумением.

Настал ее черед ошарашенно примолкнуть. Как растолковать медведю разницу между «плохо» и «хорошо»? Это трудная вещь и для людей, что уж говорить о диком звере с высокогорий Меженного хребта, который достоин был уважения уже и за то только, что следовал родовой традиции не есть дохлятины. Трудно было требовать от него большего. И даже нечестно.

— Тогда сними с меня эту противную железяку! — сказала Золотинка в расчете избежать всяких объяснений вообще.

Но не тут-то было: хватать или не хватать, вязать или не вязать — на этот счет у медведя имелись свои собственные, выработанные и устоявшиеся понятия.

— Нет, не сниму!

— А почему ты не снимешь? — пыталась внести смуту в его ясные понятия Золотинка.

Но Поглум достаточно хорошо уже представлял себе, куда заведет его этот скользкий путь: что да отчего, почему и как. Он сделал вид, что не слышит.

— Как тебе у меня нравится?

— Совсем не нравится, — сказала Золотинка, рассчитывая, что медведь не убережется и спросит «почему?». Однако он избежал и этой ловушки.

— Здесь жить можно! — рявкнул он так, что у Золотинки в ушах зазвенело. — Рукосил — исполин, хозяин! Раньше я убегал. Теперь я знаю: Поглум — маленький, Рукосил — большой.

Когда он замолчал, Золотинка заговорила так тихо, что Поглум должен был посунуться вперед, чтобы услышать.

— Рукосил держит тебя в неволе, в грязном, гнилом месте. Он посадил тебя в клетку, тебя, Поглума из рода Поглумов, которые не едят дохлятины!

— Молчи! — взревел медведь в неподдельной ярости и так хрястнул бочку об пол, что клепки брызнули во все стороны, капуста взорвалась, залепив потолок, морду медвежью и пасть.

Пока ошеломленный собственной яростью Поглум прожевывал последствия взрыва, а также прочищал от них глаза и ноздри, Золотинка позволила себе высказать несколько соображений, благо уши у медведя не были забиты капустой:

— Да, во сне ты гуляешь по горам. Ты гоняешь по кручам козлов и разоряешь орлиные гнезда. Во сне владеешь простором, ловишь рыбу-пеструшку и пьешь хрустальную воду. Но горы во снах, а не здесь. Это ты понимаешь?

Ошметки капусты все еще висели на носу, придавая Поглуму выражение дикое и бессмысленное. Трудно сказать, понимал ли он. Ничего нельзя было угадать, глядя на эту несуразную рожу.

— Молчи! — сказал он, но уже не так яростно.

— А мне вот мало гулять во сне, — вздохнула Золотинка. — Я хочу на волю, где мои друзья и родные.

— Молчи! — повторил Поглум совсем просительно и добавил, еще больше понизив голос: — Я буду тебе другом!

— Друзья не держат друг друга в оковах! — тотчас же возразила Золотинка.

Поглум неуютно поерзал.

— Друзей не держат в оковах? — спросил он, удалив с морды последние ошметки капусты.

— Нет! Никогда! И в заводе такого нет! — заверила Золотинка.

— Ну, тогда я еще не друг, — справедливо заключил он по размышлении. — Я буду тебе другом, когда сниму оковы. А пока сиди так.

— Умно! — хмыкнула Золотинка.

Но она слишком многого хотела от простодушного медведя — он принял насмешку за похвалу и довольно осклабился. Ошибка тем более извинительная, что Поглум искренне разделял мнение, что умно! И даже очень. Ловко.