Рождение волшебницы

Ударивший из глубин дворца свет рисовал маленькую женщину на пороге неведомого чертами пронзительной противоположности, противоречием огня и тьмы, сияющего лица и черноты отброшенных в тень волос. Эта раздвоенность несла в себе насилие последнего шага… Однако, какой бы страх ни остановил женщину на пороге, беглецам уж некогда было колебаться: сзади, там где извивы грубой каменной лестницы без перил терялись в сумерках оврага, наседали витязи. Народ облепил плохо прилаженную к откосу лестницу. Нута ступила в свет — и лестница за ее спиной треснула. Она обернулась и увидела, как бежавший впереди всех парень с намотанной вкруг головы тряпкой напрасно цапнул воздух — чуть-чуть не хватил он обломанный вдоль порог.

Нута стояла тут же, по другую сторону разделившей их трещины. Она бросилась на колени и поймала протянутую руку парня по тому мгновенному побуждению, которое рождается не сейчас, а вызревает всей прошлой жизнью. Чудом зацепилась она за выступ дверного косяка, чтобы повисший над провалом парень не сдернул ее в пропасть. Нута держала косяк из последних сил, пальцы разжимались, она стискивала зубы и жмурилась, изнемогая. А снизу вверх по обломившейся лестнице карабкались в остервенелом отчаянии люди: каждый пытался ухватиться за тоненькую руку женщины.

В глазах темнело, суставы напряглись, готовые лопнуть, пальцы немели, и Нута, уже погибая, почувствовала вдруг, что вытягивает… тянет, че-ерт по-бе-ри, косо зависшего над провалом мужика — поднимает вместе с облепившими его, сатанеющими от страха людьми. Страдая каждой косточкой и каждой мышцей, окаменев рукой, поясницей, шеей, она не имела сил еще и удивляться и только отметила краем глаза, что поднимает-таки лестницу с десятками мужчин и женщин, с напирающими на дальнем краю витязями. Так! Лестница поддавалась, медленно, но заметно скользила по осыпи вверх, обломанный конец ее сближался с порогом.

Лестница поднималась все легче, все быстрее — люди уже продирались в дверь, отталкивая спасительницу, пиная и перелезая через нее. Уже из-под чьих-то ног Нута дотянула лестницу до конца, и она сомкнулась с порогом — трещина растворилась в камне.

Толпа беглецов отбросила Нуту и ринулась в сени. Снаружи вопили «скорее!». Страх клубился за порогом. Раздавались жуткие вскрики и вой порубленных в десяти шагах от спасения.

— Скорей! Закрывайте дверь! Закрывайте же! На засов! — вопили те, кто уже прорвался.

Нута уж ничего не могла поделать: она видела, что происходит нечто чудовищное. Дверь начали закрывать, отсекая отставших под жуткую брань и вой. Защемили хватающие косяк руки, перебили, вытолкали вон и тотчас задвинули грубый железный засов, который нельзя было бы, наверное, переломить даже тараном. Всё!

Душераздирающий крик, грохот кулаков в доски доносились с той стороны приглушенно, как-то незначительно, словно бы не взаправду. Стоны эти уж не могли достать оказавшихся по эту сторону рубежа, но миродеры, взвинченные, будто в ознобе, переглядывались и, казалось, искали друг у друга на лицах оправдание себе и поддержку.

И грянул гром, как раскалывается гора: обвалилась стена, дверь, пол — вся прилегающая ко входу часть сеней вместе с толпившимися на ней. Все ухнуло вниз, в тартарары, с не оставляющим надежд грохотом колотого камня и щебня. Обвалился ковер у входа, затягивая тех, кто стоял подальше — пала в провал чахлая женщина у самого обрыва, она дернулась схватиться за соседа и с визгом съехала в бездну.

Черный провал клубился дымом и пылью. Утвердив ногу на остро обломанном краю пола, Нута нагнулась над месивом песка и камней, в котором сгинули люди. Зыбучее месиво шевелилось и пучилось, проседая все глубже; обозначилась нога… шлем витязя или булыжник. Обвал уничтожил не только вход в сени, но и конец внешней лестницы с обвисшими на ней бродягами. Погибли, верно, и витязи — все они были там, в бездне, раздавленные, переломанные, удушенные. Обширная яма поглотила собой верховья оврага на десятки шагов вокруг, дальний край провала терялся во мгле. С трудом можно было различить остатки ступенек, тусклые латы витязей, и еще дальше, где-то в ночи под звездами, разносились топот и ржание взбесившихся лошадей.

Пол под Нутой потрескивал и, казалось, гнулся, с тихим шорохом сыпались запоздалые обломки. Нута глядела в бездну, застыв душой, и ждала… ждала долго и бессмысленно, пока не сообразила, что ждать нечего. Смерть ее обошла.

Она вздрогнула и попятилась.

И без большого удивления обнаружила, что двойная мраморная лестница за спиной исчезла. Ничего вообще нельзя было узнать. Нута очутилась в конце обширного покоя с зеркальными стенами и золоченым узорчатым потолком. Множество искусно спрятанных дверей направо и налево, тоже зеркальных, сливались со стенами, их отличали только приоткрытые там и здесь створки. Высокий сводчатый потолок покрывали живописные картины, они занимали собой каждый свободный от позолоты пятачок. Странно, что при первом беглом взгляде Нута этой росписи не приметила.