Рождение волшебницы

За сим пребываю в надежде на всегдашнее твое усердие и послушание. Уповаю, что в недолгом времени порадуешь отца своего, Любомира, тарабарскими успехами.

Милица».

В смятении Юлий опустил лист — дока Новотор глядел на него с простодушным любопытством. Как глядят несмышленые дети. Или безумные.

— Но ведь такого языка нет. Тарабарского языка нет, — прошептал Юлий, не отводя взора от влажно блестящих глаз старика.

Новотор не ответил.

Рада! — вспомнил вдруг Юлий дочь Милицы. — Это она, выходит, передала матери разговор о тарабарском языке — вот когда возникло это слово. В библиотеке, где одинокий и униженный, он пытался разговорить девочку. Пошутил… Но ведь это же Юлий сам и придумал: тарабарский язык!

— Что за ерунда — тарабарский язык! Чушь! Ахинея! — воскликнул княжич, вдохновляясь надеждой, что так оно и есть.

— Най! Най! — сухо возразил Новотор. — Са баянах тарабар мова. Тарабар мова бых!

Раздражение неприступного старика выглядело столь убедительно, что Юлий засомневался. Он улыбнулся — неуверенно и просительно, ибо ощущал свое бессилие отстоять здравый смысл. И вдруг осветило его воспоминание, он порывисто схватил старика за руку:

— Новотор, но ведь ты же сам говорил: «вот незадача!» Тогда, в лесу! Помнишь?! Ты говорил еще: «полно, мальчик, полно»…

— Най! — с гневом и отвращением в лице оборвал его дока Новотор и высвободился, безжалостно оттолкнув. — Най! Са най баянахом!

— Но ведь ты понимаешь, что я говорю! — больно уязвленный, вскричал Юлий.

— Най! — упрямо возразил старик, открещиваясь и руками. — Най баянахом!

По прошествии дней Юлий оставил бесплодные попытки уличить доку в притворстве. Новотор и случайно не обмолвился по-словански. Мучимый жаждой общения, Юлий обратился к тарабарщине. Он установил, что язык этот прост и легок для усвоения. Словарный запас тарабарщины был достаточно богат, чтобы выразить не только явления обихода, но и самые общие, сложные понятия. Юлий с жадностью накинулся на язык, увлекся и, обладая прекрасной памятью, в течение двух-трех недель достиг таких успехов, что мог уже сносно объясниться с учителем.

Поражало обилие одинаковых по смыслу, но различно звучащих слов. Сегодня «говорить» было «баянах». Говорил, соответственно, баянахом, сказал — баянах быхом. Это не сложно. Но завтра то же самое «говорить» обозначалось уже как баятах и даже болтах. И оно же звучало по-тарабарски еще и как мямлях, казах, глаголах, разорях, примечах, вставлях, выводах, трепах, реках, молотах. Юлий заметил и другую особенность: различия между сходными словами заключались иногда не в оттенках смысла, а скорее во времени употребления. Утром Новотор предпочитал одно, вечером другое, а потом целую неделю подряд он не баянах, а разорях.

Кстати, само слово вечер значило меркат — нетрудно запомнить. Легко укладывались в памяти такие слова, как дверь — походуля, нитка — тягла. Чуть хуже было с таким, как голова — кочева. И уж совсем ни к селу ни к городу звучали: глаза — рербухи, сундук — присперник. Однако, Юлий, ничем больше уже не смущаясь, жадно учился. Он был счастлив самой возможностью говорить. Говорить, делиться мыслями, слушать, писать.

Новотор привез с собой изрядное количество рукописных трудов по тарабарским отраслям знания. Сам он, как оказалось, неистово работал над составлением толкового словаря тарабарского языка. Отвлекаясь только для разговоров с учеником, он занимался учеными изысканиями по двенадцать-шестнадцать часов в сутки. Казалось, он совсем не спал: ложился за полночь и вставал до рассвета. Иногда Юлий примечал, как учитель, не отрываясь от дела, постанывал и морщился, хватался за живот. Но никогда не жаловался, да и сам, кажется, не вспоминал свои болячки, пока не прихватит. Когда же становилось невмоготу, выскакивал в сени и совал голову в бадью с холодной колодезной водой.

Невозможно было понять, как относится Новотор Шала к своему ученику вне пределов тарабарской действительности. Но Юлий обладал драгоценной для человеческого общежития способностью ощущать благодарность. Восхищение княжича вызывала самая эта граничащая с помешательством работоспособность ученого. Крохи внимания, которые Новотор уделял мальчику, вызывали отклик в его истомленном сердце. Вдвоем и только вдвоем, всегда вдвоем — отрезанные от Большой Земли болотами и лесами, духотой испарений, тучами комаров, затяжными дождями и первыми морозами, влекущими за собой метели… Долгие месяцы и годы эти двое, старик и юноша, не уставали друг от друга. Они были надежно защищены от нетерпимости и себялюбия, которое делает тесные человеческие отношения невыносимыми. Один был защищен исступлением ума, другой — свежестью чувств.