Рождение волшебницы

— Нет-нет! — возразил Лжевидохин. — Спасибо, друг! Спасибо! Но мне нужно и то, и другое. Искренность, искренность, обязательно искренность. В том-то и штука: искренность прежде всего!

Ответом ему было совсем безнадежное молчание. Исподтишка поглядывая на соседей, Золотинка видела сомнения и тревогу… потупленные взоры занятых трудными размышлениями людей — то самое как раз, что означало искренность. Немного здесь было таких, которые заранее и убежденно отвергали всякое сотрудничество с тираном. Но Лжевидохин уже не мог ждать.

— Друзья, дорогие мои! Товарищи!.. — воззвал он после долгого промежутка, но потом сказал сухо, в сторону: — Подайте список.

Нестарый дьяк или боярин как будто бы уже ждал: бумага явилась в тот же миг. С некоторым затруднением Лжевидохин развернул лист, и Золотинка увидела на левой его руке несвежую, в пятнах почернелой крови тряпицу. Безымянного пальца не хватало. Того самого, на котором запомнила она в последний раз Паракон.

— Вот! — сказал Лжевидохин с какой-то жадностью. — Ну вот! Вот же: Чичер! Достопочтенный Чичер! Где Чичер?

— Государь! — тотчас же выступил из ряда знакомый Золотинке Чичер. — Такая честь, государь! Но с какой стати? Я пьяница и развратник. Как я попал в этот список? Умоляю вас: это недоразумение. — Он прижал руки к груди, готовый, кажется, и на колени стать.

— Ах, Чичер, плутишка, вы поэт. Вы записаны как поэт. Как человек высокой души!

— Государь! — сказал Чичер с тонкой улыбкой, в которой загадочным образом скользнуло нечто непристойное. — Я придворный стихоплет. — И он помолчал, давая государю возможность осмыслить это заявление. — Должность ответственная и почетная… но, простите, государь, придворный стихоплет, это не совсем то же, что поэт. И даже, смею сказать, совсем не то. Хотя и близко. Когда-то, государь, о, да!., я имел право называться этим словом… я был молод, полон надежд и чистых помыслов… Да, я знаком с вдохновением. Знаком… вы помните, может быть: «Ода на день восшествия на престол великого государя и великого князя Рукосила-Могута», там недурственные строки, государь: «И се уже рукой пурпурной врата открыла в мир заря…»

— Уберите, дурака! — быстро сказал в сторону Лжевидохин, который уже все понял.

Впоследствии придворный пиит, который усердием кого-то из причастных к составлению списка подьячих был зачислен цветом и гордостью страны, немало, должно быть, благодарил судьбу за то, что вызвал монаршее раздражение — Чичер единственный во всем строю праведников избежал худшей участи и не попал во дворец, потому что был первым и последним из числа избранных, кого великий князь удостоил разговора. Новое сотрясение тверди, холодящий сердце гул, когда кажется, что земля разверзлась и не осталось ничего надежного под ногами, поразил людей немотой.

Стены, крыши и шпили блуждающих дворцов вскидывались, как взбаламученная жижа, падали, и в тумане являлись, пучились новые стены, смыкавшие прежние развалины одной сплошной цепью. Поднимались клубы огненного тумана.

— О, че-ерт! — прошипел Лжевидохин. — Поздно!.. Неужто поздно?!

Беспокойной рукой хватая резные перильца носилок, он оглядывался на избранных, словно сверял собственный испуг с их застылыми лицами.

— Гоните всех ко дворцу! Там разберемся! — с обессиленной злобой шепнул он ближнему боярину.

Золотинка не могла разобрать слово «гоните», но она чувствовала и понимала смятение Лжевидохина. Он, надо думать, получал сведения о каждом шаге Порывая и полагал, что имеет в запасе не менее получаса. По расчетам истукан не мог еще, не успевал добраться до змеиного логова, а земля уж тряслась — верный признак, что Смок корчится.

Лжевидохин послал едулопов рысью. Не отставали от носилок толпы вельмож и дворян. А впереди бежала окружавшая избранных стража, понуждая к тому же своих подопечных. Им подали кареты, и приставы, стоя на подножках или вскочив на козлы рядом с кучером, зорко следили за посадкой.

Ко дворцу избранные прибыли в каретах, заметно опередив не только заморенный до беспамятства двор — дородные бояре, обливаясь жгучим потом, хватались за сердце, хрипели и становились на полдороги, поджидая челядь с лошадьми, — избранные опередили и собственную стражу, которая валила за колесами в сплошной пыли. У подножия огромного однообразного здания без крыши началась такая же спешная, с лихорадочной суетой высадка. Рачительные приставы, не упустив по пути ни одного из подопечных, опять сбивали их кучей, тогда как отставшая стража дробным топотом ног еще ломила по полю, как идущая приступом орда.

Вблизи блуждающий дворец никак не походил на то, что «блуждает», — это было тяжеловесное сооружение, вроде приукрашенного для неведомой надобности амбара. Полукруглые башенки без окон с унылой правильностью прорезали стену дворца снизу доверху. Между башенками тянулись вверх узкие окна, а внизу повторяли их двери. На ближних подступах не осталось травы, перепаханная недавним сотрясением земля застыла, выворотив наружу внутренности.