Рождение волшебницы

Вот что произошло. Исчез крошечный из-за расстояния змей. Птичья стая погрузилась в тень, а то место, где Золотинка разоблачила притворившегося мошкой Смока, опустело. Тут невозможно было ошибиться. Золотинка запомнила точное положение змея между птицами именно потому, что костлявое создание, несомненно, пыталось сойти за далекую-далекую, затерявшуюся в небе галочку. Можно было искать перемены и на «Распутье», которое Золотинка тоже видела под солнцем (по крайней мере, половину картины). Но она бросилась к «Судие».

Рукосил в мокрой от пота рубахе — оставив, видно, ненадолго возню с ключами — склонил затылок к золотой пластине с надписью. Похоже, он тоже путался в несчетном множестве рогатых-хвостатых и чувствовал надобность перечитать список. В понятной тревоге, опасаясь, что соперник опередил ее и что-то уже открыл, Золотинка бросила взгляд туда же, на туже подпись… И ей открылось то, что тут изменилось.

Она увидела это потому, что добрый час провела у «Судии», дотошно изучая картину. Просматривая «Судию» в первый раз, когда полотно покрывала тень, Золотинка тщилась запомнить все подряд. Ощупывая картину цепким взглядом пядь за пядью, самонадеянно рассчитывая запечатлеть в памяти и существенное, и случайное, Золотинка не знала, зачем ей это все нужно. Теперь же пришло время убедиться, что добросовестный труд не пропал даром.

Она увидела, что нижняя строка подписи выровнялась по правому краю. Это следовало перепроверить, Золотинка сдерживала возбуждение.

Нижняя строка таблички (всего их было двенадцать) почти выровнялась с правым краем. Прежде конец строки изрядно не доходил до края столбца. Последним словом стояло Якша — имя неведомого чудовища, которое потому и запомнилось, что начиналось на последнюю букву азбуки. Якша (если это был он, а не она) стоял последним, он и сейчас был здесь, но пустого места за ним, достаточного, чтобы вписать имя или слово, почти не осталось. Значит, слово было вписано где-то внутри строки или в других строках. Нужно искать какое.

Рукосил, как сообщал донос под картиной в коридоре, тоже искал. Но еще не знал что.

В волнении перечитав табличку под «Высшим судией», Золотинка не нашла прибавления. То есть, под подозрение попал не один десяток имен, которые она не запомнила в первый раз. Что можно было тут сделать? Золотинка затвердила вот эти, перед глазами, имена наизусть, и бросилась бежать назад, чтобы сличить их со списком, который видела несколькими коленами выставки ранее. У Золотинки, в отличие от Рукосила, имелись словно бы, как бы это сказать… снимки одной и той же картины в разных состояниях — их можно было сличить.

Так нашлось слово — Сливень. Между Карачуном и Сайсабаном в первом воспроизведении картины Сливня не было. Он появился под солнцем. Снова бросилась Золотинка бежать…

Так и есть!

Поразительно, что она не вздрогнула сразу, когда наткнулась на Сливня, пробегая глазами залитую солнцем надпись. Слово это как будто вываливалось из надписи: осклизлое, неприятное на ощупь, на глаз и на слух, оно никак не могло затеряться. Что-то среднее между ливнем и слизнем.

Вот и все, имя змея — Сливень.

Высвеченное вечным солнцем, слово равняло змея с любой другой тварью, что выползала когда-нибудь из тьмы столетий. Сливень — это походило на обнаженную, жалкую без раковины улитку. Мягкая беззащитная плоть, оставленная без роговой брони. Сливень — и змей беспомощен, как слизняк.

Видел ли это Рукосил? На следующем полотне, вывешенном уже у самой двери в палату, он двинулся дальше вдоль круговой стены и вышел из солнца. Но можно было ожидать, что вернется. Уже вернулся… Сведения, которые давали Золотинке появлявшиеся в коридоре картины, успели уже устареть. Что-то там, в Солнечной палате, происходило. Рукосил мог вернуться в любой миг, пока не сместилась тень. Четверть часа спустя тень накроет золотую табличку и Сливень исчезнет. Может быть, уж исчез. И тогда… тогда вряд ли Рукосил его разыщет.

Все должно было решиться вот-вот. Может, уже решилось. Однако тихо было за дверью, в Солнечной палате. Хорошо было бы теперь, наверное, отойти на время назад, чтобы вызвать продолжение выставки. Вместо этого Золотинка подошла к двери, дернула раз, другой, тихо сказала: «Сливень, открой» — и дверь отворилась, не скрипнув.

Рукосил возился у сундука спиной ко входу. Справа от него на расчищенном полу валялась не такая уж большая груда испытанных ключей. А он, злобно отбросив очередной, в бессильной ярости против запоров, пробоев и дужек, ударил кулаком сундук. Он ненавидел замки всей силой черной души.

Золотинка притворила и заперла за собой дверь — простым повелением «Сливень, запри», а потом, постояв, прошла к давно ушедшей в тень картине «Высший судия». Нижняя строка таблички снова стала короче, и Якша сдвинулся влево. Сливень исчез. И нечего было искать его теперь по всей палате… хотя, впрочем, кто знает. Вечное, дарующее жизнь солнце могло выкидывать, наверное, и не такие шутки.

Рукосил не слышал ее хрустящих по железкам шагов.