Рождение волшебницы

Закрытые ставнями окна пропускали полосы света — от обыкновенного уличного солнца. И оно, как можно было понять, находилось в непримиримых отношениях с тем таинственным, невидимым светилом, которое зажигало волшебные волны. Там, где проникший в щель ставни луч пронзал море, он разъедал его начисто, словно растворял. В бегущей волне скользила неподвижная прореха.

Посреди комнаты плавал накрытый к завтраку стол, и здесь же, заливаемые по самую спинку, стулья. Нахлынув и спадая, волны, однако, не оставляли следов: и дерево, и скатерть оставались сухими.

— Каково, а? — Миха Лунь тронул Золотинкино плечо.

— О! Да! — часто закивала она, ошеломленная беспричинной радостью. — Чудо! Чудо, что такое!

— Вот я и думал, что должно понравиться, — самодовольно заметил волшебник.

Они оказались за столом втроем, а старообразный молодой человек прислуживал, без всплеска расхаживая по волнам.

Кудай — так звали ученика волшебника. Тесная одежда темных тонов безжалостно выставляла напоказ его хилые стати. Дыхание у него было зажатое, стесненное, словно Кудайка мучился, постоянно куда-то протискиваясь. Справедливость требовала, однако, отметить, что черты увядшего лица можно было признать приятными, несколько женственными и даже отчасти утонченными. А мелкие несообразности?.. Но это, видно, зыбкий зеленоватый свет, исходивший от колышущей волны, расквасил нос молодого человека багровой каплей — проступили старческие прожилки. Иногда Золотинка видела пугающие изменения в облике ученика, а в другой раз — ничего особенного.

— Бочонок портавара, нынче ночью мне доставили его из Мессалоники. Знатное винцо. За государевым столом этот портавар будут подавать недели через две. — Среди оживленного разговора с Поплевой Миха Лунь не упустил и маленькое Золотинкино затруднение: с некоторой опаской она держала на весу стакан вина.

Девушка не призналась, что никогда вина не пила, и покраснела.

— Из Мессалоники? Ночью? — сказала она с удивившей ее саму небрежностью — какой-то противной и… лживой.

— Я велю отослать бочонок вам на дом.

— Признаться, портавар нам не по карману, — с неуверенной улыбкой возразил Поплева.

— За морем телушка полушка, да червонец перевоз, — тонко усмехнулся Миха. — Я, собственно, имел в виду товарищескую любезность, не более того. Но если настаиваете на оплате, на полушке и сойдемся. Большего оно не стоит — в Мессалонике.

Поплева тоже покраснел вслед за Золотинкой, густо зарделся щеками. Зеленый свет, значит, ничего не скрывал. Напротив, в этом волшебном, морочном свете были они перед Михой Лунем, как на ладони, — оба, и Поплева, и его дочка. Тутошние товарищи волшебника. Туземцы.

Храбро сморщившись, Золотинка глотнула с треть стакана.

— …Да нет же, — с властной ленцой возражал между тем Поплеве Миха, — наоборот, товарищ, тут всё загадка. Почему все не кидаются волхвовать?.. Все это мельтешение безвестных поколений — извините. Тщета жизни. Можно ли жить брюхом, когда высоко-высоко… где-то над головами — не разглядишь! — таинственно шумит под ветрами вечности полная листьев и цветов крона?! Вот объясните это, товарищ! Вы человек из народа. Вы знаете жизнь. Что подсказывает вам природный рассудок, не испорченный еще эдакими, в самом деле… э… разными штучками? Беретесь вы объяснить? Почему, значит, жены не побросали мужей, а мужья жен и не кинулись все волхвовать? А?.. То-то! Вот мы с вами сидим, в некотором роде волшебники, — щедро расплескивая вино, Миха Лунь очертил стаканом объемлющий присутствующих круг. — Вот нас четверо товарищей, тех, кто ступил на этот исполненный сомнений и трудов, но благородный путь…

— Золотинка умничка, она тоже знает, — заметил Поплева, из скромности не касаясь собственных успехов. — Кое-что знает. Девочка наша.

— Сейчас! — развязно засмеялась она. А отец поощрительно кивнул, не замечая этого дурного смеха.

Она навалилась локтем на стол, а правую руку отставила — уперлась пятерней, словно хотела подняться. Нужно было слить в единое целое сложную последовательность умственных усилий — и быстро. Прежде ей требовалось на это час-полтора полнейшей сосредоточенности, теперь хватило бы, при удаче, и двенадцатой доли часа. Но голова непривычно гудела, может быть, от вина, и не за что было уцепиться. Золотинка не могла возбудить в себе ту бессознательную, изящную легкость, за которой стояли годы упорных упражнений.

— Нет, не могу… что-то соскочило, — легко сдалась она и хихикнула, что было уже совсем не к месту и лишало ее всякой надежды овладеть собой.

— Она не может! — изумляясь густыми бровями, молвил Миха Лунь. Как умудрился он вложить в безразличное замечание столько проникновенного одобрения?

— У вас есть кошка? — спросила Золотинка, ненужно улыбаясь.

— Только крысы, — с поклоном кабацкого подавальщика сообщил Кудай.

— Годятся и крысы, — сказал за девушку Поплева.

Волшебник поощрительно подмигнул ей.

— Будут вам крысы! — заявила Золотинка. И снова попробовала напрячься, опершись локтем о стол… Но крысы на ум не шли. Некоторое время она изображала усилие нарочно для зрителей, хотя внутренне уже сознавала поражение.