Рождение звука

– А дальше все пошло как в другой сказке, про Белоснежку. Особенно в той ее части, где ведьма дает Белоснежке отравленное яблочко.

Они поцеловались еще, и его губы на вкус напоминали молоко, как губы мальчиков, которые любят спорт. Блаш промолчала, но ее охватил восторг. Вылечить Лоутона она, может, и не вылечила, однако доказала, что никакой он не больной. Вот вернутся они домой, и она обо всем расскажет. Расскажет, что никакой он не ущербный, просто у него мать с приветом.

И снова Блаш замолчала, проверяя, внимательно ли Фостер слушает. А может, хотела, чтобы тот сам сменил тему, заговорил об обрушении кинотеатра или сборе средств на ее выкуп, короче, о чем-то неважном и постороннем. Тем не менее Фостер молчал.

– Мы и нескольких шагов сделать не успели, как Лоутон захрипел.

На случай аллергической реакции у него всегда была с собой такая штука, вроде ручки, только вместо стержня – игла. Но дело было в конце октября, и ни пчел, ни тем более арахиса в походе не предвиделось, поэтому мальчик оставил ручку-шприц в кармане куртки, в машине, когда детей высадили у подножья горы. Деньки стояли теплые, и Лоутон подумал, что куртка не понадобится. Все пошло именно так, как и предсказывала мать: лицо мальчика налилось кровью, кожа вокруг глаз и рта распухла. Раздирая на себе рубашку, костлявую пунцовую грудь, он выглядел совсем чужим, незнакомым. Девочка попыталась закутать Лоутона, согреть, но кутала, скорее, смущаясь его наготы и страданий. Словно думала, что может скрыть одеждой то, что натворила. А когда сказала, что побежит за помощью, Лоутон схватил ее руку.

– Он умолял меня не оставлять его, – сказала Блаш. – Бежать за помощью мне предстояло мили, а Лоутон не хотел умереть в одиночестве.

Блаш помогла ему лечь на сосновые иголки. Она надеялась, что все будет похоже на эпилептический припадок – припадок закончится¸ и все станет как было. Но глаза распухли так, что уже не открывались, и дышать мальчик почти не мог. Грудь вздымалась и застывала, а потом воздух с шумом вырывался, и с каждым выдохом из горящей глотки вылетали капли крови.

Утонув в кресле-мешке, Блаш вновь смолкла, словно ожидая позволения закончить кошмарный рассказ. Такие истории о себе не рассказывают, чтобы скоротать время. Блаш делилась бременем, которое и ему придется нести до конца жизни. Она раскрылась перед Фостером полностью и теперь ждала, примет новый знакомый то, что видит, или нет.

– Глаза у него уже не открывались – так они распухли, но Лоутон поднял руку и шепнул: «Папа!» Вздувшиеся фиолетовые губы скривились в улыбке, мальчик попытался сесть прямо, хотя я и удерживала его, не давая встать с земли. Лоутон боролся и хрипел: «Там папа! Он пришел меня спасти!»

К некоторым словам Фостер оказался не готов. «Папа» прозвучало как удар под дых. Рассказ обернулся сущей пыткой.

Но юная Блаш не видела никакого папы, горная тропа пустовала. Близились сумерки, оставить мальчика умирать одного в темноте было немыслимо. Только подумать: ослепший шестиклассник один перед лицом смерти в темном лесу!

Ей и в голову не приходило, что скоро она, убийца этого шестиклассника, окажется один на один с трупом жертвы ночью в темном лесу.

Вот тогда-то и вспомнился отцовский рассказ про мотоцикл и пчелиный укус. Школьница достала спички из рюкзака. Она разула Лоутона, сняла носок и закатала штанину так, чтобы обожженное место не было слишком заметно потом. Девочка не сомневалась, что все получится. Из диснеевской принцессы она превратилась в героиню страшных сказок Ганса Христиана Андерсена – в Девочку со спичками. А Лоутон, вместо того чтобы успокоиться, стал вдруг визжать, когда пламя спичек обжигало кожу.

Фостер с усилием сделал глоток и налил себе еще.

Горящие спички не возвращали Лоутона к жизни, но подняли вонь – вонь серы и паленого мяса. Кожа на лодыжке вздулась волдырем и лопнула, лопнула и зашипела, зашипела и зашкворчала. В отчаянии Блаш зажгла сразу все оставшиеся спички и мучила погибающего, пока последний язычок пламени не фыркнул, рассыпавшись искрами, и дети остались в полной темноте. Девочка со спичками и ее жертва.

Отказавшись от попыток спасти Лоутона Кестлера, Блаш села рядом и взяла его за руку. Мальчик бредил:

– Мои собачки… Папа, папочка!..

Однако никто не появился, только закатный ветер зашумел в кронах деревьев. На детей посыпались листья, хороня их под грязно-желтым покрывалом. Лоутон затих, свистящее дыхание замедлилось, и вдруг мальчик спросил:

– Разве ты их не видишь?

Блаш ничего не видела. В горах быстро темнеет и холодает, и могло случиться так, что она ненадолго пережила бы Лоутона, останься девочка без теплой одежды.

В «комнате страха» Блаш надолго замолчала; теперь слова мало что значили. Она повела рассказ так, словно было уже не важно, слушает Фостер или нет.

– Он сказал, что отец тоже умер от аллергии. И еще сказал, что теперь отец пришел за ним. С собаками – такая же история. Он якобы увидел собак, которые жили у них, но сдохли, еще когда Лоутон едва начал ходить. И вот теперь они пришли за ним – проводить на тот свет и утешить.