Рождение звука

На каждом звуке стрелки индикаторов подпрыгивали.

Митци похлопала девушку по плечу:

– Твою героиню зовут Люсинда.

Глаза девушки распахнулись. Бледная и внезапно совсем не сонная, она принялась ожесточенно и по-настоящему выпутываться из веревок. Пытаясь ее успокоить, Митци шепнула:

– Твои слова… Тебе нужно сказать: «Помоги мне, папочка! Пожалуйста, помоги!»

Дыша быстро и неглубоко, девушка спросила:

– Когда мне вступать?

На этих словах Митци подняла лезвие так, чтобы Мередит его увидела.

И вот так эта шумовичка усадила Фостера за работу: хочешь прикупить нужный товар со склада готовой продукции – садись за пульт с парой наушников. Вывалила гору пленок ему под нос, показала, как заправлять ленту в механизм. Пусть разгребает более сотни лет аудиозаписей.

Фостер не стал спрашивать про актрису, которая играла для него Люсинду. Он не мог позволить себе спугнуть эту Митци, или как ее там, не хотел вызвать подозрений. Висевшая у нее на шее двойная нитка жемчуга приводила его в ярость.

Митци поставила катушку на ось, продела ленту.

– Ты должен найти только один крик, учти. – Ей пришлось отвлечь внимание Фостера от ползунка громкости и сказать так, чтобы он понял точно: – Это крик мужчины, ему чудовищно больно. Когда визг достигнет кульминации, ты услышишь, как лопается стекло – вдребезги разлетаются бутылка и бокал.

На остальное содержимое архива она махнула рукой: шлак, негодные отбросы.

Потом прикатила еще гору катушек, а за ней и третью. И хотя весь микшерный пульт оказался завален катушками и отовсюду торчали хвосты ракорда, в коробках и ящиках архива словно и не убыло.

Итак, Фостер надел наушники и щелкнул тумблером. Шипение на ленте сменило тон, по ушам ударил ревущий визг. Фостер прыжком вскочил на ноги, стул перевернулся и упал. А эта Митци, или как ее там, сидит себе рядом и в ус не дует: продолжает слушать записи. Скривилась только да головой покачала, будто стыдно ей за Фостера.

В большинстве случаев крик звучал коротко, затем шло шипение ленты. Но иногда какой-то мужской голос давал команды. Не всегда один и тот же голос, однако было понятно, что голос обучает и наставляет того, кто потом вопил. А затем раздавался вопль – пронзительный, высокий и долгий. Или рваный и хлюпающий.

Фостер вслушивался в голоса, боясь услышать среди фрагментов звуков голос дочери. Подслушивал обрывки разговоров, предшествующих чудовищным пыткам… Или плохой актерской игре?

Высота шипения поменялась, и Фостер приготовился к удару. Но вместо этого услышал женский голос:

– Конечно, мы со Шло трахаемся! Немедленно развяжи меня, а не то пожалеешь! Ты что, думаешь, эта малышка – твой ребенок? Не смеши меня! Мое чудо – ребенок Шло!

Фостер мельком глянул на Митци; та слушала и стирала записи, не зная ничего о драме, что разыгрывалась в его наушниках. А ведь эта короткая сценка взяла бы ее за живое!

Крики продолжались, слышалась ругань, злая брань:

– Ты ублюдок, Уолтер!

Старая добрая мелодрама, случайно попавшая на пленку. Картонные персонажи из очередного подзаборного фильма.

Когда крик женщины затих, Фостер не удержался от смеха. А потом перемотал этот звуковой фрагмент на начало и нажал кнопку «Стереть».

Длины проводов хватило, чему Митци очень порадовалась. От пульта в акустическом колодце, через хранилище записей, аж до самого гардероба. К тому самому платью.

Ничто не будоражило воспоминания так, как запах этой ткани, даже «амбиен» не спасал. Нейлоновый тюль и вискоза, задубевшие от возраста; запах застоялого табака и лака для волос. Вонь нафталина и отравляла, и сохраняла ее последние воспоминания о матери.

Индикатор на телефоне продолжал мигать: последнее сообщение от Шло, так и не прослушанное.

Накануне вручения «Оскара» она старалась быть храброй – поначалу. А что было потом, и сама не помнила.

Обойти заведенную процедуру с красной дорожкой оказалось проще простого: охрана следила за тем, чтобы не выпускать никого на волю, а не наоборот. Да и кому надо останавливать несуществующую женщину? Ее никто не замечал.

Митци никогда бы не надела это платье, не будь ей так нужна маскировка. Юбки под юбками, под юбками – куча слоев шуршащего белого атласа. Бродя меж рядов сидений в кинотеатре «Долби», выкрикивая имя Шло, Митци оставалась незримой, словно призрак. А ей нужно было его найти – найти, залепить уши воском и вывести оттуда.

На шее вместо бриллиантового ожерелья висели противошумные наушники. Высоко подняв все юбки, Митци протискивалась между зрителей, которые избегали встречаться с ней взглядами. Губы сидевших в зале тряслись, глаза пялились бессмысленно, как у баранов на скотобойне.

Отверженная, она кричала:

– Шло, не умирай!

Она вопила, как Кассандра:

– Вот моя рука! Уйдем со мной!

На сцене, вцепившись в «Оскара», рыдала молодая босоногая актриса:

– Он мне не нужен, – и трясла статуэткой. – Я хочу жить!