Рождение звука

Фостер воровато глянул на Митци Айвз. Ему хотелось спросить, знает ли она, что за мыльную оперу он слушает? Кто эти герои?

А Митци, надев наушники, от всего отключилась и лишь беззвучно шевелила губами: может, молилась, а может, учила иностранный язык. Сидела, подоткнув ноги под микшерный пульт, насколько позволял живот, и поглаживала пальцами вздувшееся чрево, где лежал нерожденный ребенок.

Голос в наушниках Фостера жадно хватал воздух.

– Не бойся того, что ученик сделает с тобой однажды…

Фостер коснулся ручки, подстроил тон, поднял громкость. Голос таял, человек сипел из последних сил:

– Однажды ты застрянешь, как застрял я. Тогда вспомни, как я горжусь тобой. Пусть и ты умрешь, гордясь, как я.

Здесь голос всхлипнул и затих. В наступившей тишине прозвучало «кап-кап-кап», вскоре замершее на последней капле.

Тогда Гейтс Фостер перемотал ленту и нажал «Стереть».

Хотя пленка закончилась, Митци продолжала делать вид, что слушает. Она слышала свой пульс, и казалось, что слышится и другой пульс – сердцебиение ребенка.

Фостер, или как его там, отрешенно сидел в наушниках. Может, он и поглядывал на Митци, но точно не слышал, что именно Митци говорила ребенку. Ребенку, с которым никогда не увидится, она прошептала:

– Не бойся, тебя вырастит любящая женщина.

Она гладила и ласкала ворочающийся бугор там, где была ее талия, и приговаривала:

– Ты будешь расти в семье, только не в моей. Моя семья умрет со мной. Наш семейный бизнес умрет со мной.

Митци прикоснулась ладонью к крохотному кулачку, надавившему изнутри.

– Твоя судьба станет совсем не такой, что обманом уготовили мне.

Пока не поставила следующую порцию исполненных болью и страхом воплей, хрипов и рева, Митци продолжила нашептывать младенцу, который хоть и замер, однако все слушал и понимал.

Шумовичка рассказывала, а Фостер внимательно слушал, как обнаруживают источник звука. Оказывается, мозг улавливает задержку времени, с какой низкочастотный звук достигает левого и правого уха. Что касается высокочастотных звуков, мозг улавливает разницу в громкости.

Так его обучала Митци Айвз. Учитель, наставляющий подмастерье. Она не просто вводила в курс дела, но передавала знания, накопленные за всю жизнь, знания нескольких поколений мастеров. Целое наследие.

– Сейчас уже нигде не услышишь необработанный голос, – сообщила она.

В наши дни в любую песню, в каждую запись вносят изменения, делают ее теплее, богаче. Часто изменяют реверберацию, придавая или, наоборот, уменьшая объем. Она рассказала о времени угасания звука, рассказала, как сделать звук жирнее.

Отец в свое время говорил, что звук можно записать на любое проволочное ограждение. Теперь же Митци поведала Фостеру, что можно приспособить иглу к микрофону, пройти вдоль забора и записать голос на проволоку. Он узнал, как Митци еще ребенком подключала наушники к игле, ходила вдоль забора, выбранного наугад, и искала записанные тайные послания. Не обходила стороной ни колючую проволоку, ни проволочную сетку, ни цепные ограждения.

А еще открыла секрет, что любой динамик можно перемотать и получить микрофон. И это дает совершенно потрясающие эффекты, поэтому многие музыканты записываются через динамики, а не микрофоны.

Митци поведала, как сто лет назад «крунинг», проникновенное пение вполголоса, вытеснил традиционную манеру исполнения. В те годы в микрофонах при длительном использовании спрессовывались угольные зерна, и певцу или диктору приходилось время от времени выключать микрофон и встряхивать его или даже постукивать по нему, чтобы наслоения угля рассыпались. Мягкое пение крунеров оберегало микрофоны от слеживания угля. По этой же причине корнеты – инструменты с куда более мягким звучанием – заменили трубы. Короче говоря, слушали только то, что могли уловить микрофоны. Так техника повлияла на музыкальную моду.

Митци Айвз познакомила его с ленточными и динамическими микрофонами, угольными и конденсаторными; рассказала все, что знает о параболических, всенаправленных и двунаправленных микрофонах, аналоговых микшерах. Она показала Фостеру радиолампы за пять тысяч долларов и микрофоны за двадцать тысяч; провела по бетонным бункерам, заполненным аудиотекой.

Рассказала о том, что такое «крик Вильгельма».

И через все нагромождение комнат и коридоров тянулась пара проводов. Фитиль. Два провода, закрепленных на полу, и о них Митци ни словом не обмолвилась. В самом отдаленном уголке подземелья Фостер распахнул дверь, за которой проводки исчезали. Там в шкафу на крюке висело нечто бесформенное и белое – платье. Атлас и оборочки: ни дать ни взять свадебный тортик.

Словно бикфордов шнур, проводки взбегали к зажимам на юбках. Два металлических зажима вгрызлись в ткань. Под платьем, воняя уксусом, громоздились коробки с рулонами кинопленки.

Митци Айвз молча ждала, но Фостер вопроса не задал. Он лишь закрыл дверцу шкафа, и обучение продолжилось.