Рожденные лихорадкой (ЛП)

— А ты во всеоружии, Дэни. Правда, классное чувство — бороться с тем, кто в состоянии держать удар. Кого невозможно сломать. Помни об этом, когда будешь выбирать союзников в этом городе. Меня невозможно сломать.

— Как и меня.

— Да, ты научилась прогибаться. Гибкие не ломаются.

— Святые хвалебные оды, — передразнила она, — комплимент.

— Приправь свои действия эмоциями, и может снова начнешь мне нравится.

— Снова, — она не собиралась ему вторить, но рядом с ним, как ни с кем другим, она вечно, нарушая собственные правила, болтает лишнее. Она подозревала, что это происходит от того, что в ранние годы в Зеркалах она без умолку разговаривала с ним. Отвечала сама себе вместо него. Оценивала собственные решения в зависимости от того, посчитал бы их мудрыми и полезными сам великий Риодан.

Серебристые глаза продолжали удерживать её взгляд.

— Это не значит, что Дэни мне нравилась.

— По крайней мере ты последователен, — невозмутимо ответила она.

Его серебристые глаза были как лёд.

— Я любил её.

Она потеряла контроль над собой. Каждый мускул в её теле сжался. Она отказывалась сделать то, что её тело от неё требовало — прервать оцепенение движением, отвлечься, взяв что-то в руки, отвести взгляд от этих колючих глаз, которые внимательно следили за ней, пытаясь прочитать язык её тела. Он всегда замечал слишком много. Она заставила себя расслабиться, стать невозмутимо флегматичной.

— Тебе неизвестно значение этого слова.

— Отказ от эмоций — ошейник с коротким поводком.

— Эмоции — это ошейник с коротким поводком.

— Не вижу смысла спорить. Пока. Танцор здесь. Я ожидаю, что ты…

— Мое желание сотрудничать никак не связано с твоими ожиданиями. Что бы я не делала, это никак не связано с твоими ожиданиями, — она и так несколько лет на это потратила. — Я сделаю только то, что зависит от меня, чтобы спасти мой мир.

— Наш мир, — он отвернулся к двери, когда раздался звук приближающихся шагов.

— И это всё, что нас связывает.

— Осторожно, Дэни. Как бы тебе не пришлось забирать свои слова обратно.

Шаги казались ей неправильными. Люди бежали, кричали.

Джада рванула в обтекающий её тело поток и промчалась мимо него.

И если она ткнула его под ребра, слегка выставленным локтем, то лишь исключительно из-за спешки, не более.

Глава 10

Ты думал, что я собственность твоя, Но лучше б ты узнал меня сперва[14]

В крошечном мире телепортирующихся деревьев Джада обнаружила пушистое создание, которое можно было описать так: что-то среднее между дикой рысью и упитанной коалой, с кошачьей мордочкой, лохматой дымчато-серой шкуркой и мягким белым брюшком. У него были огромные лапы с массивными острыми черными когтями, а длинные задорно торчащие ушки украшали серебристые кисточки.

Несмотря на свою пухлость, создание было на удивление проворным. Оно умудрялось взбираться на деревья в тех редких случаях, когда они на время останавливались, и могло прыгать далеко и с поразительной скоростью.

Существо мрачно сообщило ей, что оно осталось последним выжившим представителем своей расы.

Не умолкающий ни на минуту, капризный, пессимистически настроенный по отношению практически к каждой ситуации, он смеялся над ее многочисленными синяками, которые она зарабатывала от столкновения с непредсказуемыми, внезапно перемещающимися деревьями, отчитывал ее за то, что из-за ее хаотичных столкновений настанет неизбежный апокалипсис, и учил управлять «воздушным потоком».

По словам маленького зверька, которые по обыкновению звучали крайне недовольно и подавленно (по тем или иным причинам он всегда крайне недоволен и подавлен), она не может мысленно собраться и оседлать поток, ей лишь удается, совершенно непонятным ему, учитывая её неуклюжесть и примитивность, образом, проехаться как на попутке по одному из высших измерений.

Она спросила, как его зовут, совершенно не удивившись странной манере их общения, поскольку к тому времени она повидала уже столько странностей, что ее мало что способно было удивить.

Практически с патетическим отчаянием он сообщил ей, что у него нет имени, и он вовсе не прочь обзавестись им.

Со слезами, сверкающими в огромных фиалковых глазах, он сообщил ей, что его жизнь бессмысленна, и он предпочитает находиться в восьмом измерении, где никто не может видеть его, потому что там никого нет, чего ей, в общем-то, не понять, поскольку она не может справиться должным образом даже с пятым измерением. А когда кто-то одинок и невидим, ничто не имеет значения, буквально ничто.

Давясь рыданиями, он сообщил ей, что и в третье-то измерение вернулся исключительно потому, что почувствовал её в нём и решил, что она, возможно, удосужится позаботиться о его спутанной шерстке (удалось же ей как-то добиться, чтобы её собственные грязные рыжие лохмы не превратились в колтуны) и, возможно, она будет так добра, что подстрижет его болезненно вросшие ногти, которые стали слишком острыми, чтобы их можно было жевать (не так, правда, коротко, как она обстригла собственные грязные ногти).