Рожденный из камня

— Недаром люди говорят: «Только тот себя считает храбрым, чья отвага не была испытана в трудный час». Я думаю, что ни один из нартов, чья храбрость проверена в битвах и всем известна, не стал бы хвастаться, говоря с женщиной. А среди этих богатырей немало таких, которые во много раз мужественнее и сильнее тебя. Вспомни хотя бы о Сосруко, о великом нарте, которого люди прозвали опорой добра, который похитил огонь у самого бога огня. Воистину, нет ему равных, но кто слышал от Сосруко хотя бы одно слово хвастовства? К тому же, если всю правду сказать, нет у тебя совести, грабишь ты даже своих нартов. Ты только и делаешь, что хвалишь себя, и я сгораю от стыда, слушая тебя и видя, как ты пригоняешь скот, отнятый у братьев-нартов. Второй год мы живем вместе, и тоска у меня от жизни с тобой!

Псабыда обиделся на слова жены, и, ничего не сказав ей в ответ, он сел на коня и поехал. Но, выехав за ворота башни-крепости, он запрокинул голову и крикнул Адиюх, сидевшей у окна:

— Ты никогда в глаза не видела Сосруко, ты не знаешь, что он-то и есть хвастун! А я покажу тебе, каким мужеством обладает настоящий нарт!

И вот Крепкий в жизни отправился в путь, вымещая злобу на своем коне. У развилины трех дорог конь остановился, не решаясь, куда скакать. Странное дело! Всегда конь безошибочно угадывал желание хозяина, а на этот раз он застыл на месте. Псабыда трижды огрел его стальной плетью, и конь нехотя двинулся по одной из дорог. А против охоты — какая езда?

Долго ехал-скакал Псабыда и вступил наконец в страну черноволосых чинтов. Такой туман одел эту страну, что всадник не видел даже ушей своего коня. Вдруг полил дождь, и такой сильный, что по его струям, как по веревкам, можно было взобраться на небо. Земля потонула во влажном мраке.

— Не слишком хороша погодка, но мы и худшее переносили. Дал бы только Тха, глава богов, долголетия моей старой бурке!

Так воскликнул Псабыда и накинул на себя бурку. Эта бурка была сделана сияющими руками Адиюх, и ни одна капля влаги не проходила сквозь нее. Можно сказать, что в дождь она была домиком для всадника. А теперь она как бы стала ситом, и дождь лился сквозь нее. Если бы Псабыда не обидел свою жену, бурка не пропустила бы ни одной капли дождя. А может быть, бурка негодовала и на то, что Псабыда назвал ее старой?

Вдруг донеслось до Псабыды громкое ржание. «Вот наконец то, что мне нужно!» — подумал он, поняв, что перед ним — большой табун коней. Дождавшись ночи, когда утих дождь, Псабыда погнал табун к своей крепости. Но дороги не было видно, ибо ночь была черным-черна, и не сиял Псабыде путеводный светоч — белые руки Адиюх. Табун коней разбежался, потерял его Псабыда. Он долго еще скакал по стране черноголовых чинтов, но не было ему удачи. Ни одна птица не подпускала его к себе на полет стрелы. Поспешил Псабыда направить коня из этой страны в пределы рыжеголовых чинтов.

Оказалось, что в державе рыжеголовых Солнце пекло так сильно, что трескались камни, плавилась земля. Суховей носился по степным просторам, погребая под песком все живое. Псабыда очутился в песчаном плену, он не мог двигаться. К концу дня суховей ослабел, но зато еще более нестерпимой сделалась жара: раскалились воздух и песок, земля и небо. Псабыда воскликнул в отчаянии:

— Эй, старая бурка, спаси меня от жары и песка, и я выберусь из этой проклятой страны рыжеголовых чинтов!

Все знают, что сквозь бурку не проходят солнечные лучи. Но для человека старость — украшение, а для вещи — обида. Обиделась бурка на то, что Псабыда назвал ее старой, обиделась за себя и за Адиюх, чьи руки, льющие свет, сотворили ее, и стала пропускать через себя солнечные лучи. Псабыда погибал от жары. Только поздно ночью, когда жара немного спала, он выбрался, полуживой, из державы рыжеголовых чинтов.

Не знал Псабыда, что давно уже издали следят за ним крепко вооруженные отряды чинтов — и черноголовых, и рыжеголовых. Много лет чинтские племена воевали с нартами. Чинты угоняли нартских юношей и девушек и продавали их на невольничьих рынках, а нарты угоняли в отместку у чинтов отары овец и табуны коней. Чинты выставили на своих рубежах охрану, и так долго она стояла, что у молодых воинов поседели усы, а все же нарты проникали в пределы чинтов, и чаще всех — Псабыда, под покровом ночи, ибо ему помогали сияющие руки Адиюх. Богатырей-нартов было на земле немного, а сколько было чинтов — и сосчитать невозможно, и не раз случалось, что чинты грабили нартские селения, требовали дани, а дань брали девушками, ибо не было среди существ женского рода красивей нартских дочерей.

В то время как Псабыда скакал по чинтским землям в дождь и в суховей, а за ним издали следили чинтские воины, намереваясь пленить его и убить, другое войско чинтов, многочисленное, как песок в степи, напало на одно из нартских селений, которое было малолюдным, разграбило его и увело юношей и девушек. Весть о несчастье дошла до всех нартов. Собрались они на совет. Выслушав старших, Сосруко сказал: