Рожденный ползать, освободите взлетную полосу! часть 2

Здесь я немного отвлекусь и раскрою небольшую военную тайну об устройстве аэродрома "Ленино". (Жителям ближнего и дальнего зарубежья этот абзац не читать, чтобы меня не обвиняли в измене Родине!). Каждый аэродром, военный или гражданский, оборудован четырьмя так называемыми "приводами", и аэродром "Ленино" не был исключением. "Приводы" - это, научно выражаясь, радиомаркеры, расположенные по оси взлетной полосы, а грубо говоря - обычный средневолновый передатчик, который подает сигнал, указывающий самолету направление на взлетно-посадочную полосу. Нечто вроде радиомаяка. Приводов всего четыре - по два с каждой стороны полосы. "Ближний" находится в километре от торца полосы, "дальний" - в 4 км. На одном из дальних довольно долго служил я, приводя в порядок собственную картину мира, но речь сейчас не об этом.

Реально привод - это затерянная в камчатском лесу избушка на курьих ножках, где вместо Бабы-Яги обитают два матроса. Живут они там совершенно безнадзорно (единственная связь, особенно зимой - телефон, который они всегда ломают, или лыжи), поэтому без отеческой опеки отцов-командиров бойцы разлагаются с пугающей интенсивностью. Самое "козырное" место для разложенцев - это, конечно, дальний привод, но и на ближних встречались такие умельцы, что мама не горюй!

Два таких разложившихся тунеядца и окопались на одном из ближних приводов. Фамилии их были Гордеев и Бачурин, а звали их, соответственно, Гордей и Боча. Это и впрямь были уникальные люди, как говаривал Михаил Самюэлевич Паниковский, таких уже нет, и скоро совсем не будет.

До встречи они жили совершенно в разных мирах - Гордей был недоучившимся студентом, изгнанным из храма науки за совершенно неприличное количество хвостов, а Боча - крестьянским сыном, к тому же местным: до призыва он проживал в камчатской деревне с громким названием Верхние Коряки. Но совместились они идеально, совпали, как пальцы и перчатка, притерлись друг у другу без зазора, как патрон и затвор. Оба были такими патологическими лодырями, что в совокупности представляли собой некую идеальную картину, эдакий непревзойденный Абсолют богодульства. Ничем иным, кроме эстетический ценности и завершенности этого союза, нельзя объяснить тот факт, что эту парочку так не разогнали все полтора года. Очевидно, даже у грубых военных мужланов не поднималась рука на такое совершенство.

Службу они несли всегда в одной и той же позе - лежа на двухярусной кровати, стоящей вдоль стенки вагончика. Боча - внизу, Гордей - наверху. Жизнь Гордея поражала разнообразием - он слушал транзистор, трепался с дежурным телефонистом на коммутаторе по телефону или доставал Бочу насмешками и вопросами. Боча же был однолюб - из всех возможных вариантов времяпрепровождения он отдал свое сердце одному. Периодически он затаривался в гарнизонной библиотеке никому кроме него не нужными книжками из серии "Военные мемуары", а потом с исключительной сосредоточенностью изучал их на своем нижнем ярусе, задумчиво возя грязным пальцем по красным и синим стрелкам на картах. "Стратег, мля!" - потешался Гордей, но Боча на насмешки не реагировал.

Расходясь в потребностях и желаниях, в своих антипатиях они были идентичны - оба категорически не желали ни выкашивать траву вокруг вагончика и станции, ни убирать снег, ни чинить УД-шку, ни красить вагончик, ни делать профилактику дизелю - ни-че-го. Они хотели лежать.

Брат бился с ними год. Он их воспитывал словесно, вел долгие и задушевные беседы (разговор тунеядцы поддерживали охотно, особенно Гордей, но без всяких последствий). Доставал их целенаправленным посещением объекта каждый божий день (втуне). Натравливал на них известного своей дуростью и активностью "пиджака" (традиционное именование лейтенанта, призванного на военную службу после гражданского вуза) Баклана - именно с его подачи Главный Майор сделал доставшего всех своей неуемной инициативностью летеху куратором БПТ. (Баклан сломался через два месяца и устроил Главному Майору истерику из цикла "не-могу-больше-заберите-меня-а-то-я-не-выдержу-однажды-а-потом-под-трибунал-пойду").

Несколько раз, воспользовавшись удаленностью объекта и правильным пониманием неуставного кодекса воспитуемыми, Брат лодырей бил. Иногда сам, чаще в компании с любившим это дело прапорщиком Пакашкой, один раз даже на пару с Бакланом. Шевелений на объекте от этого больше не стало. Богодулы не желали даже ходить ловить рыбу или обжирать ягоду - они упорно лежали на койках, слой за слоем прессуя окурки в пятилитровой консервной банке из под томата, служившей им пепельницей (это богатство как-то нашел на помойке возле камбуза Гордей, и, оценив, как редко теперь придется вытряхивать пепельницу, уволок гаджет до хаты).

Терпение Брата лопнуло однажды ранней весною. Во всем был виноват Гордей с его креативностью.