Рожденный ползать, освободите взлетную полосу

Ч -1.05 Дежурный вдруг начинает вертеть головой, пытаясь увидеть нас, но из освещенного пространства ему это не удается, поэтому он начинает наугад махать руками, мол «Давай сюда, борт идет!». Взваливаем парашютные сумки на плечи (а бойцы, кроме того, что-бы служба медом не казалась, еще и ГК-30) и движемся к дежурному. Когда входим в освещенное пространство, темнота вокруг сразу становиться гуще, но огни самолета, движущегося по рулежке в нашу сторону видны хорошо. На всякий случай переспрашиваю дежурного (а то бывали случаи что садились не на тот борт), он утвердительно кивает, и мы выдвигаемся ближе к рулежке. По мере приближения самолета звук турбин становится все громче, и к тому моменту когда бело-голубая туша ИЛ-76 вползает на освещеный участок рулежки, этот нестерпимо-пронзительный звенящий вой заполняет весь звуковой спектр настолько плотно, что в нем не остается ни малейшей щелочки, ты его уже даже не слышишь, а ощущаешь эту пронзительную вибрацию пространства уже не на уровне слуха, а на уровне осязания. Говорить что-то бесполезно, ибо ты не слышишь даже себя самого, даже если попытаешся что-то сказать. Самолет грузно кивнув носом вниз-вверх останавливается, визг турбин заметно снижается, и тут-же под самолетом растекается группа ползущих как черные беременные тараканы технарей, которые осматривают его на предмет усушки, утруски, угара или даже утечки (беременых из-за количества одетых шмоток), мы же просто идем к двери самолета. Дверь вскоре открывается и АДОшник (инжинер по авиационно-десантнму оборудованию) опускает для нас оранжевую стремянку. Лентяй он, однако, даже не потрудился опустится на карачки что-бы установить лестницу в специальные пазы на борту, просто воткнул ее в бетонку и придавил второй конец ногой, типа «и так сойдет». Выпендриваться нет ни сил, ни желания, поэтому просто забрасываю с разворота оба ГК-30 мимо АДОшника в салон, предварительно показав ему - «В сторону» ( благо в контейнерах нет ничего более хрупкого чем обрезаные по размеру куски шпал, гордо именуемые «обьемно-весовыми макетами»), и показываю бойцам - «вперед!». Вы пробовали забираться по практически вертикальной, скользкой, шаткой лестнице на высоту 3 метра с сумкой весом 25 кило за плечами? Занятие то еще, тут нужен опыт и сноровка, а так-же страховка, именно поэтому я стою внизу и страхую моих бойцов, карабкающихся по этой лестнице, ибо сорваться и воткнутся головой в бетон с высоты 3-х метров - удовольствия мало. В конце-концов мы все оказываемся на борту самолета, обмениваемся кивками с АДОшником (это мой старый знакомый, у него одной выслуги - больше чем я прожил в календарном исчислении), и АДОшник, затащив внутрь стремянку, закрывает дверь, вой турбин как будто отсекает гильотиной и наконец-то можно номально говорить, а не орать во всю глотку. АДОшник сообщает нам что взлетаем через 10 минут и уходит в кабину экипажа. В грузовом салоне царит полумрак (горит только пара плафонов на потолке, да тусклые лампочки под сидениями), после яркого света прожекторов на старте кажется темновато, но я знаю что просто требуется время для адаптации зрения.

Сбросив сумку с плеч, первым делом направляюсь к рампе, выпускающий все-таки.Света не так уж много, но достаточно что-бы проверить то что мне нужно, щитки-отражатели-троса-каретки-стопоры, все путем. Когда я возвращаюсь обратно, нахожу моих бойцов лежащих на откидных сидениях, накрытых собственными меховыми куртками и шапками надвинутыми на глаза, с запасками под головой, и это правильно, пока суть да дело - можно полчасика покемарить. В салоне тепло, поэтому снимаю с себя куртку, откидываю несколько сидений, вытаскиваю из сумки запаску и тоже принимаю горизонтальное положение. Хотя горит всего лишь пара плафонов, даже этот неяркий свет нахально просачивается под закрытые веки, поэтому надвигаю шапку на глаза, и сразу становится темно и уютно.

Лежа с закрытыми глазами особенно четко начинаешь ощущать все запахи, хотя здесь этот запах всегда один, это тот особый запах который ощущаешь только в самолете - сложная смесь авиалака, теплого аллюминия, нагретой изоляции, смазки, гидросмеси, выхлопа турбин и чего-то еще, что трудно определить. Не могу назвать этот запах слишком приятным, но я люблю его, он меня успокаивает, ибо этот запах - запах ЖИВОГО самолета, самолета который летает, если самолет ставят на прикол - этот запах становится почти незаметным, и когда он перестает летать - запах умирает совсем. Но пока самолет летает, этот запах неистребим, на старых самолетах где было немного пластика - он намного сильнее, на современных слабее, но даже на пассажирских лайнерах он хотя и слабо, но все-же пробивается сквозь запах просиженых кресел и пыльного ковролина.