Рождественская оратория

— Нельзя мне пищу-то есть. Я нехороший человек, доктор Лагерлёф. Зря вы меня выпустили, неправильно это. Обратно в клетку, обратно в клетку, доктор Лагерлёф, я тяжко согрешил, нарушил четвертую заповедь.

— Это какая же? — спросил Сплендид.

— Какая? Господи Иисусе Христе, спаси мою душу грешную. Я позволил вам освободить меня. Неужто вправду не знаешь? Наконец-то я понимаю… Может, ты и первую заповедь не знаешь?

— Почему? На языке вертится. Она про… ну, где «примириться»?

— Ты что, заодно с дьяволом? Вы тут все на плоту заодно с дьяволом?

Сплендид отпихнул плот от берега и, энергично отталкиваясь шестом, повел по мелководью.

— Нет, вряд ли. Я точно нет. А ты, Сиднер?

— Я? Не-ет…

— А вы, тетя Сельма?

Сельма достала из муфты гребешок и зеркальце. Распустила волосы и, причесываясь, в зеркальце посмотрела на него.

— Я не знаю. Кстати, называй меня барышня Лагерлёф, ведь утро уже… Н-да, иногда так и кажется, будто нечистый за тобой гонится.

Сплендид задумался, а плот между тем плыл прямиком к темной громаде острова Малён, который напоминал очертаниями ложку и густо порос громадными елями.

— Это верно, гонится, ох как гонится.

— Особенно когда пишешь хорошо. Чувствуешь, что власть, какую ты имеешь над людьми, не от мира сего. Будто насквозь их видишь. Заглядываешь глубоко в их души и видишь мрак, бездонность. ВОТ КАК В ТЕБЕ, СИДНЕР. ИДИ СЮДА.

— Зачем, тетя Сельма?

— Хочу тебя поцеловать.

Психический, с ужасом глядя на них, сделал шаг-другой к воде.

— Ох-хо-хо, сейчас прыгну. В этом злом мире я жить не могу.

— Черта лысого прыгнешь! — Сплендид бросился на него, вывернул ему руки и повалил. — Лежи тихо, дядя, пока не отпустим.

— Ты слышал, что я сказала? — повторила Сельма. — Давайте обойдемся без драк. Подумай о том, что я ради тебя сделала.

— Ради меня? — удивился Сиднер.

— Да, ради тебя. Или сюда.

— Нет! — выкрикнул Сиднер. — Нет, не хочу!

Огромная усталость навалилась на него, он опустился на край плота, окунул руку в прохладную воду, совершенно розовую в лучах восходящего солнца. Рыба плеснула перед плотом, издали донесся шум парохода.

— Они завели плот под сень плакучей ивы и ждали там, пока огни не пропали. С палубы доносился шум и смех, и мы ужасно боялись, что тетя Полли тоже стоит там, высматривает нас, но разве кто мог догадаться, где мы. Я понимал теперь, что наше исчезновение обнаружили, что полицейский и все остальные искали нас, и упивался мыслью, что нас, скорей всего, считают утопленниками, и жалел, что не оставил записки, не написал, что не мог больше вынести такой жизни, пусть потом раскаиваются…

Сиднер рывком сел.

— Где Сельма Лагерлёф? И кто… кто такая тетя Полли?

— Очнулся, стало быть. Полли?.. Понятия не имею. — Сплендид спрятал книгу, которую читал. Сиднер снова откинулся на подушки. — Как рассвело, Сельма сделалась совсем скучная. Ну когда мы высадили психического на берег.

— Хоть он и упирался?

— Да, сказал, что…

— …мое место во тьме. Я вернусь туда. Там его не найдут. Здесь у вас своя тьма, на свету этак нельзя.

Однако ж они сумели переправить психического на Малён. Сперва он артачился, лез в драку, а потом вдруг помягчел, сделался кроткий, словно овечка, и Сплендид, отпыхиваясь, рухнул на песок.

— В общем, вызволили мы вас, дяденька.

— Вот и хорошо, — сказала Сельма, — тогда можно и домой ехать. Коли это не…

— …обнаружится, угу. Оставайтесь тут, барышня Сельма. Я соорудил стол из сахарных ящиков вон там, под елками, и плетеный стул опять же найдется. Садитесь себе да пишите. Про то, что кругом видите…

— Ничегошеньки ты не понимаешь. Я — лицо официальное. И прямо посреди книги!..

— Напишите про то, как мы удим окуней и малину собираем…

— Я должна смотреть на вещи с некоторой дистанции.

— Вещи! Будто их тут нету… Солнышко светит, шмели эвон гудят, и самый что ни на есть настоящий психический у нас есть. Выходит, вам это не годится. А я-то посулил, что он в книжку попадет.

— Мало ли что ты посулил, Сплендид.

— Хочу обратно в клетку! — завопил психический.

— Чем плохое начало-то, а, тетя Сельма? Глядите, и бумага есть, и карандаши.

Он силком усадил ее на стул под высокой елью. Солнце проглядывало сквозь ветки, освещало еще распущенные седые волосы, но глаза у нее были усталые.

— Перво-наперво пишите: «Я хочу обратно в клетку! — закричал психический и бросился на песок. Было это в начале августа, мы только что вызволили несчастного горемыку из унижения и приплыли на Малён. Там мы провели чудесные дни. В озере водилась рыба, а ночью я выплывал на дело и воровал помаленьку молоко, масло, соль».

Сиднер повернулся в постели.

— А меня там не было?

— Он приходит в себя, Арон.

— Пойду молока согрею, — слышит он из кухни, от плиты, голос отца.

— Расскажи еще про воду.

— Про какую воду?

— Про озеро Фрюкен… или про Миссисипи… или… Где я? Папа?

— Очнулся… Дай погляжу на тебя. Выглядишь куда лучше.

— Очнулся? Так я спал, что ли?

— Да-да, спал.

— А Сплендид где? Он же только что здесь был?

— Ну, не только что. Тебе, считай, очень повезло с таким другом, как Сплендид. Большой мастер поговорить, мальчонка этот… А выдумщик!

— Выдумщик? Я хочу спать.