Рождественская оратория

Ёте Асклунд отличался не только порядочностью. Но еще и лукавством. В тот субботний вечер гостиничный ресторан был полон посетителей, во всем зале пустовало одно-единственное место, прямо напротив Бьёрка, который сидел в середине, у окна. По одну руку от него восседал депутат Перссон, сын прядильного короля, по другую — журналист Эдвардссон, который уже покусывал авторучку. Что ни столик, то важные персоны, в большинстве мужчины в темных костюмах и белых рубашках. Кое-кто в порыве щедрости и жену с собой привел. «Для разнообразия, не все же субботы дома сидеть», — сказал один отец семейства. Другой наклонил голову и улыбнулся: «По случаю хорошей погоды», а третий сказал: «Случайно проходил мимо и подумал, почему бы не закусить хорошенько, раз уж я тут один», хотя все прекрасно знали, что столики заказаны еще несколько дней назад. При таком множестве посетителей в зале было необычайно тихо. К еде никто не приступал, к выпивке никто не притрагивался, те, что читали газеты, за полчаса не перевернули ни страницы. Царица Соусов и г-жа Юнссон нервозно толклись на пороге кухни, нет-нет подходили к столу с закусками, уставленному красивой блестящей посудой, подвигали ту или иную тарелку, переставляли вазу с цветами, а заодно косились на вестибюль.

Время от времени кто-нибудь настораживал уши, громко сглатывал, какой-то малыш, не издавший ни звука, получил строгий выговор и приказ помалкивать. Все окна были открыты, в зале слышали, что поезд на подходе и на улице опускают шлагбаумы. Наконец-то! Входная дверь отворилась, кто-то поднялся по лестнице. Бьёрк чуть отодвинул стул, помедлил, ступенек было много, секунду-другую сидел как на взводе. Потом окончательно и бесповоротно отпихнул стул, скомкал салфетку, бросил ее на тарелку и метнулся к дверям. Все видели, как на лице у него расцвела широкая улыбка, он уже примеривался распахнуть руки в приветственном жесте.

— Сердечно… — начал он и обнаружил, что пожимает руку долговязому силачу Ёте Асклунду, который стоял на пороге, при полном параде, как и остальное общество. Сорочка сверкала ослепительной белизной, напомаженные волосы гладко зачесаны назад.

— Дело швах, — сказал Ёте со смущенным видом. Потом оглянулся в коридор. — Я был прав, Фридульф. Тут полна коробочка.

— Тогда закажем в номер, Ёте, — послышался голос Фридульфа. Ничего хорошего это не сулило. Хозяин прямо-таки вывалился за порог.

— Какого черта, Асклунд… Господин Рудин… — И еще дальше по коридору: — Господин Рудин.

— Думаю, Рудин хочет, чтобы его оставили в покое, — донесся голос Ёте Асклунда. — День у него выдался тяжелый…

— Для господина Рудина зарезервировано место. Столик у окна. Мое имя Бьёрк, ресторан мой, так сказать.

— Это я про него говорил. — Опять голос Ёте.

— Я хотел пригласить вас на обед, господин Рудин…

— Мило с вашей стороны… но мы все-таки… — Открылась и закрылась дверь. Мгновение царила тишина. И вновь скрипнула дверь — на пороге опять возник Бьёрк, глядя поверх моря гостей, а голос Ёте Асклунда произнес:

— Будьте любезны, две чашки чая в номер. Спасибо.

Обед получился до крайности неловкий. Ведь сорок человек посетителей не могли просто встать и уйти, раз уж заказ сделан. Алкоголя было выпито очень мало, народ ковырял еду и почти глаз не поднимал друг на друга, ребенок, заскуливший было, что картофель слишком горячий, схлопотал оплеуху.

— В общем-то не такой уж он большой артист, — тихонько сказал депутат Перссон немного погодя. — То есть комик он неплохой. Пожалуй что.

— В общем, да, — откликнулся журналист Эдвардссон. — Комик ведь даже тексты себе не пишет. Ну а повторять написанное кем-то другим…

— Об искусстве тут и речи нет. «Я точно знаю, что стану всего-навсего обыкновенной дворовой собакой». «Нынче на ковре в гостиной случился небольшой казус…» Помилуйте, ну что смешного в таких вот фразах? Если вдуматься, а?

— Я лично радио никогда не слушаю, — сказал Бьёрк. — По крайней мере, развлекательные программы. Раньше было куда лучше.

— Да, что верно, то верно, — кивнул депутат и бросил презрительный взгляд за окно: множество запрокинутых вверх лиц смотрело на него. — Не понимаю, откуда в людях столько любопытства. Подумаешь — деревенский комик прикатил! Ваше здоровье, Бьёрк.

К полуночи посетители разошлись, остался один персонал. Стина Эрстрём убрала со столов, принесла на кухню мусорное ведро и присела закусить — Царица Соусов придвинула ей оставшиеся бутерброды. Сиднер в пижаме сидел подле Арона, который заполнял бумаги к завтрашнему дню. Г-жа Юнссон считала чаевые, бросая медяки в копилку Армии спасения.

— Ты автограф-то у него взяла? — спросила Царица Соусов и сдобрила свой бутерброд ложкой-другой майонеза. Г-жа Юнссон покраснела.

— Хорошо ты обо мне думаешь. Я — женщина порядочная. — И чтобы опровергнуть столь ужасные подозрения, она опустила в копилку несколько десятиэревых монеток.

Тут в дверь постучали, и в щелку просунулась голова Фридульфа Рудина.

— Извините за беспокойство. Можно войти?

Царица Соусов знаком велела Стине Эрстрём очистить стул.