Рождественские глюки Плам (ЛП)

– Странно, – заметила я. – Почему игрушки на полу?

Дизель оглядел комнату.

– Наверно, кто-то слетел с катушек. – На прилавке возвышался древний кассовый аппарат. Дизель набрал код, и касса открылась. – Семь долларов и пятьдесят центов, – сообщил он. – Не думаю, что бизнес Сэнди процветал. – Дизель обошел всю лавку и проверил заднюю дверь. Заперто. Он открыл дверь, и мы заглянули в заднюю комнату. – Здесь и смотреть-то нечего, – подытожил он.

Пара длинных металлических складных столов и несколько металлических складных стульев. Грубые деревянные игрушки в различной стадии готовности на столах. Большинство – неуклюже вырезанные животные и даже еще неуклюжее вырезанные паровозики. Поезда были связаны большими крючьями и петлями.

– Пошарим вокруг – вдруг найдем адрес другой мастерской, – предложила я. – Может, он напечатан на отгрузочном ярлыке или коробке. Или попадется клочок бумаги с телефонным номером.

Мы обыскали обе комнаты, но не обнаружили ни адреса, ни телефонного номера. В мусорной корзине нашелся лишь один предмет – смятый пакет из кондитерской Балданно. Сэнди Клоус оказался сладкоежкой. В лавке не было телефона. В залоговом соглашении не указывалось ни одного, и в пределах видимости ничего не наблюдалось. В документах не значился и сотовый. И никакой гарантии, что таковой вообще существует.

Покинув магазин, мы заперли парадную дверь. Стоя около моей машины на парковке, мы оглянулись назад.

– Ты не замечаешь ничего странного с магазином? – спросила я Дизеля.

– Отсутствует вывеска, – ответил он. – Просто дверь с вырезанным деревянным солдатиком.

– Что за игрушечный магазин без вывески?

– Если присмотришься внимательней, то увидишь, что вывеску содрали, – заметил Дизель. – Она раньше висела над дверью.

– Наверно, это фасад для какой-то бухгалтерии.

Дизель помотал головой.

– Тогда бы были телефоны. Может, даже и компьютеры. Пепельницы и сигаретные окурки.

Я вздернула брови.

– Я смотрю телевизор, – пояснил он.

Ладно. Проехали.

– Сейчас я собираюсь к родителям, – предупредила я Дизеля. – Может, тебя куда-нибудь подкинуть? В торговый центр, бильярдную, психушку…

– Черт, ты меня обижаешь. Не хочешь знакомить меня с родителями.

– Не похоже, что мы станем постоянно дружить.

– Я взял на себя обязательство поднять тебе рождественское настроение, а к своей работе я отношусь очень серьезно.

Я с отвращением посмотрела на него.

– Да какое серьезное отношение к работе. Ты же мне заявил, что даже не любишь Рождество.

– Сам себе удивляюсь. Обычно я на такое не подряжаюсь. Однако ж начинаю входить во вкус. Что скажешь? Разве я не весельчак?

– Что скажешь? Разве я не собираюсь от тебя избавиться?

Сунув руки в карманы, он покачался на каблуках.

– Нет.

* * *

Я выдохнула, поддала газу и выехала со стоянки. До родителей в Бурге было рукой подать. Бург недалеко от Чамберсбурга, небольшого поселения в пригороде Трентона. Я родилась и выросла в Бурге и принадлежу ему душой и телом до конца жизни. Я пыталась оторваться от Бурга, но, как выяснилось, далеко убраться не смогла.

Как и большинство жилищ в Бурге, родительское гнездо представляло собой двухэтажный дощатый домик, выстроенный на небольшом узком участке. И как большинство домов в Бурге, дом соединялся с таким же общей стеной. В смежном доме обитала Мейбл Марковиц. Она жила одиноко с тех пор, как ее муж предстал перед Господом, содержала свои окна в чистоте, дважды в неделю играла в лото в доме престарелых и выжимала тринадцать центов из каждого десятицентовика.

Я припарковалась у тротуара, и Дизель вытаращился на наши два дома. Дом миссис Марковиц был выкрашен в канареечно-зеленый цвет. На крошечном переднем дворике она поставила пластмассовую статую Пресвятой Девы и рядом горшок с пластиковыми цветами пуансеттии. В переднем окне стояла одинокая свеча. Желто-коричневый дом моих родителей украшала гирлянда цветных огоньков вдоль фасада. И на переднем дворике, явно соревнуясь с Пресвятой Девой миссис Марковиц, торчал огромный видавший виды Санта-Клаус, чей костюм из красного уже стал бледно-розовым. Во всех окнах виднелись электрические свечи, а на входной двери висел венок.

– Дерьмо святое, – воскликнул Дизель. – Это же автокатастрофа.

Я склонна была согласиться с ним. Дома наши выглядели очаровательными в своем убожестве. Когда мне было четырнадцать, Пресвятой Деве прилетело по голове бейсбольным мячом, отколов кусок, однако это не освободило статую от обязанности благословения дома. Она крепко стояла, невзирая на дождь и ветер, снег и бурю, и с проломленной головой. Точно также и Санта выцветал и крошился, но упорно возвращался на свое место каждый год.

Из-за стеклянных дверей на нас глазела бабуля Мазур. Бабуля живет теперь с моими родителями, с тех пор как дедуля Мазур поедает свиные шкурки и хорошо прожаренные сэндвичи с арахисовым маслом в компании с Элвисом Пресли. Бабуля Мазур мосластая, с обвисшей кожей. На голове туго закрученные локоны седых волос, а в сумочке «кольт» сорок пятого калибра. Концепция, что стареть нужно элегантно, никогда не имела ничего общего с Бабулей.