Рождественские истории

Он точно так же говорил про почтальона и участкового, но ружья у деда не было и трагедии удалось избежать.

Дед примостил новую металлическую щеколду, заново прибил петли, успев пройтись молотком по пальцам, выругался довольно грязно и пошел в дом.

Животные, до этого притихшие, начали горланить, кто во что горазд. Конь Валера критически осмотрел отремонтированную дверь и сказал, что для волка она не помеха. Осел всем рассказывал, что волков он не любит, а морковку очень даже. Куры наперебой кудахтали друг другу непонятно что, а в конце сошлись, что индюшка все равно была слишком важная и заносчивая, и, в общем-то, ей досталось поделом. Баран, обычно весь такой обворожительный и загадочный, сегодня среди овец был равным, таким же напуганным и подозрительным.

И только коза предпочла взволнованному трепу с товарками задумчивое одиночество у маленького окошка. Сквозь мутное стекло небо было не таким уж голубым, а солнце – слепящим.

***

Савелий не был типичным ослом. Не потому, что был весь в пятнах и с длинной шеей, или злым с косматой гривой и хвостом-кисточкой. Нет, он просто не был упрямым, не спорил и не стоял на своем. Окружающие называли его ведомым, сам же он говорил – гибкий.

– И все же, Савелий, я бы на вашем месте не спала так крепко, – изрекла Криштиана. Голос у нее был заунывный и какой-то мычащий. Даром, что корова, – Меня-то волки вряд ли ухватят, а вот кого поменьше, типа тебя, легко.

– Угу, – согласился Савелий. С коровой спорить – себя не уважать.

– Уж насколько Владимир Вольфович был большим поросенком, к году как хряк-трехлетка весил, так и то сожрали.

– Угу, – Савелий решил не менять тактику. Волки и вправду распоясались совсем. Поросенка сожрали четыре дня тому назад, даже костей не осталось, а ночью матерый волчара индюшку утащил.

– А вчера, вчера-то, – запричитала Криштиана, – прямо на моих глазах ее растерзали, бедняжку.

Савелий хотел уточнить, что никого не растерзали, по крайней мере, в хлеву. Утащили, это да, но ни капли крови не было. Все в один голос пели про огромного волка, но сбивчиво, и Савелий сделал вывод, что это могла быть и лиса. А что огромного зверя видели, так спросонья и хомяк – медведь. А вслух произнес:

– Угу.

– И все же на вашем месте, Савелий, я бы более чутко спала, а то мало ли…

Диалог начинал развиваться по спирали, и осел поспешил откланяться. Преимущество осла перед тем же конем Валерой заключалось в отсутствии привязи. Он мог ходить, где хочет, ибо не был проблемным и всегда самостоятельно возвращался в хлев. Он долго работал на репутацию и теперь пожинал плоды взаимности.

Савелий обошел дом, двигаясь по ежедневному зимнему маршруту – за ворота не совался. У крыльца беседовали Агриппина и Чубайс, большой хозяйский пес, рыжий с головы до пят, наглый, но добрый. Позапрошлым летом именно Агриппина притащила маленького облезлого щенка во двор и сунула играющим хозяйским внукам. Тем оборвыш приглянулся, и они упросили деда оставить милого песика. За полтора года тот вымахал в гавкающее подобие лошади, но добра Агриппине не забыл, выступая негласным гарантом ее безопасности. Да и просто поболтать они любили.

– Ну все, теперь его очередь, – негромко произнес Чубайс, но так как тихо гавкать он не умел, Савелий хорошо расслышал это.

– Прекрасно, – улыбнулась коза, – а это точно?

– Хозяин так и сказал.

Савелий хорошо знал, что хозяин слов на ветер не бросал, и если сказал, что он следующий, то так тому и быть. Осталось понять только, кто этот он, и куда он следующий.

Агриппина первой заметила осла и первой же переменила тему:

– А вот интересно, придет ли к хозяину на Новый Год Панас?

Даже такой осел, как Савелий, знал, что Панас, местный выпивоха, подрабатывающий по хозяйству при церквушке, обязательно придет колядовать. Он колядовал на Новый Год, на Рождество, на Пасху, в день Конституции, восьмого марта и двадцать третьего февраля.

Пока он думал про Панаса, совершенно забыл, о чем разговаривали Агриппина с Чубайсом и о чем он размышлял до этого. Попенял на короткую ослиную память и двинулся дальше.

***

Лукреций пребывал в чудесном расположении духа, как и подобает самому видному барану во всем скотном дворе. Больше того, единственному барану, раз уж на то пошло. И ничто не сможет испортить ему настроение, даже Агриппина со своим «ты будешь со мной навсегда?»

В конце концов, должна же она понимать, что у барана с козой нет будущего. Он не виноват, что родился самцом, а все самцы полигамны. Не виноват и в том, что все овцы в хлеву глупые и неинтересные, а он, такой возвышенный, хочет чего-то большего, например, козу.

Ну, теперь-то уже не хочет. Прошло. В первые дни после расставания он явно чувствовал на себе укоризненные взгляды Агриппины, но затем перестал обращать на них внимание.

Они ведь совершенно разные. Ну абсолютно. Как грациозно он прыгает, отталкиваясь задними ногами и выставляя вперед рога, и как приземленно это делает коза, отталкиваясь всеми четырьмя. Просто курам на смех.

Ну ничего, глупышка, погрустит и забудет.