Рождественские истории

А потом они показали Кроху рядом со слепой подругой: ведь хотя она и приносила с собой живость и воодушевление всюду, где бы ни появлялась, в горестном доме Калеба Пламмера это особенно необходимо. Любовь Берты, ее доверие и благодарность; старание Крохи отмахнуться от этой благодарности; ее расторопность и умение заполнять каждый миг визита полезным для дома хозяев занятием; то, как она изо всех сил старается превратить этот визит в праздник; то, с каким с удовольствием угощает друзей паштетным пирогом и бутылочным пивом; лучистое личико в дверном проеме, когда она входит в дом или прощается; весь ее чудесный облик от аккуратных ножек до макушки; все это вместе — нечто необходимое, без чего совершенно невозможно обойтись, — всем этим упивались духи домашнего очага, за это они ее обожали. Снова и снова они поворачивались к возчику и смотрели жалобно и умоляюще — одна феечка даже угнездилась в складках Крохиного платья и нежно ее гладила — и все они, казалось, вопрошали:

— Вот эта жена предала твое доверие?

Не раз, не два и не три за эту долгую, полную раздумий ночь они показывали ее помраченному возчику: вот она сидит на своем любимом месте, склонив голову, закрыв лицо руками, волосы упали на лицо. Такой он видел ее в последний раз. Такой ее увидели феи. И собрались вокруг нее, и утешали, и целовали, и гладили, изливая на нее свои сочувствие и любовь, — а о нем словно забыли.

Ночь истаяла. Ушла с небосклона луна, побледнели звезды. Взошло солнце; начинался холодный день. Возчик все еще сидел в кресле у камина, погруженный в раздумья. Он так и просидел здесь всю ночь, спрятав лицо в ладони. И всю ночь верный Сверчок пел для него за очагом свою песенку. Цвирк-цвирк-цви-ирк! И всю ночь несчастный обманутый муж слушал его голос. Всю ночь провели рядом с ним феи. И всю ночь он видел ее дивный образ: милый и непорочный, — и иногда его закрывала темная тень.

Джон Пирибингл проснулся, когда рассвет давно уже наступил, умылся и оделся. Он не мог приняться за привычные радостные дела — не было настроения, — однако больше всего тяготило его другое. На сегодня была назначена свадьба Тэклтона, и возчик заранее нашел себе замену. Их с Крохой ждали в церкви. Впрочем, этим планам так и так не суждено было осуществиться: ведь сегодня наступала и годовщина их собственной свадьбы. Ах! Каким неожиданным стало такое завершение такого года!

Возчик полагал, что Тэклтон заявится с утра пораньше; так и вышло. Джон еще топтался в неуверенности перед дверями, когда увидел пролетку негоцианта, показавшуюся на дороге. Пролетка подъехала, и возчик заметил, что Тэклтон принарядился к свадьбе и даже голову своей кобылы украсил цветами и лентами.

Сказать по правде, кобыла напоминала жениха больше, нежели Тэклтон, прищуренный взгляд которого сегодня был как-то особенно неприятно выразителен. Впрочем, возчик почти не обратил на это внимания. Его мысли занимало другое.

— Джон Пирибингл! — воззвал Тэклтон с некоторой долей сострадания. — Мой добрый друг, как ты чувствуешь себя нынче утром?

Возчик покачал головой.

— Неважная вышла ночь, слишком много всего крутилось в голове. Однако сейчас этому конец! Уделите ли вы мне полчаса для личной беседы?

Тэклтон выбрался из пролетки.

— Я специально для этого и приехал. Не обращайте внимания на лошадь; если вы зададите ей корма, она спокойно постоит и с вожжами.

Возчик принес из конюшни сена, и они направились к дому.

— Венчание не раньше полудня, верно?

— Верно, — ответил Тэклтон. — Еще масса времени, масса времени.

Когда они вошли в дом, Тилли Слоубой колотила в дверь Чужака. Покрасневший глаз (а Тилли всю ночь плакала, потому что плакала ее госпожа) прикипел к замочной скважине. Тилли выглядела напуганной и стучала изо всех сил.

— С вашего позволения, не могу достучаться, — сказала она обернувшись. — Надеюсь, никто не скончался и не помер, с вашего позволения!

Это человеколюбивое пожелание Тилли подчеркнула еще несколькими ударами и пинками в дверь, — опять безрезультатно.

— Я попробую? — спросил Тэклтон. — Это любопытно.

Возчик только махнул рукой.

К облегчению Тилли, дверью теперь занялся Тэклтон: он тоже стучал и пинал и тоже не получил ни малейшего отклика. В конце концов он дернул ручку; она неожиданно легко повернулась; негоциант заглянул в комнату, потом засунул голову, потом вошел — и быстро выскочил.

— Джон Пирибингл, — тихо спросил он возчика на ухо, — надеюсь, ночью не произошло ничего… ничего опрометчивого?

Тот быстро повернулся к нему.

— Его там нет, — объявил Тэклтон. — И окошко распахнуто, а оно почти на уровне сада. Никаких следов не видно; однако боюсь, тут могла быть некая… некая потасовка. А?

Тэклтон прищурился и смотрел выразительно и жестко. Смотрел так, словно намеревался выжать из собеседника правду.