Рождественские истории

— Верный этой любви, — сказал Эдвард, — я вернулся домой. После невзгод, опасностей и лишений, полный планов и надежд, начать все сначала. И что же я услышал, еще не успев доехать до дома? Что она мне лгала; что она меня забыла; что она предпочла мне другого, более богатого. Я и в мыслях не смел ее упрекать, ни даже вообще приближаться; однако я хотел посмотреть сам и получить подтверждение, что рассказанное — правда. Я тешил себя надеждой… я думал: возможно, ее заставили, вынудили против воли и вопреки всем счастливым воспоминаниям. Это, конечно, маленькое утешение, думал я тогда, однако хоть какое-то. Я полагал, что смогу выяснить правду: настоящую правду, а не рассказы с чьих-то слов; я хотел понять, какие чувства испытывает она сама, без чужого влияния, даже и моего, если оно когда-либо было. Я оделся так, чтобы меня никто не узнал — ты видел, как, — и поджидал на дороге — ты видел, где. Ты ничего не заподозрил. И она, — тут он указал на Кроху, — она тоже; пока я не шепнул ей на ухо у камина, и она едва меня не выдала.

— И когда она поняла, что Эдвард жив, — тихо, будто для себя, пробормотала сквозь слезы Кроха; слезы все катились и катились из ее глаз, — когда она поняла, что он жив, и узнала о плане, она посоветовала держать все в полной тайне: ведь у его старого друга Джона Пирибингла слишком открытое сердце, он слишком неуклюж везде, где требуется лукавство, он вообще неуклюж. — Кроха опять то ли засмеялась, то ли всхлипнула. — Держать в тайне и от него тоже. И когда она — я, Джон, — рассказала ему все: и что его любимая поверила известию о его смерти, и как она наконец поддалась настойчивым уговорам матери вступить в брак, который считали выгодным; и когда она — снова я, Джон, — рассказала, что брак еще не заключен (хотя дело к тому идет), и что, вступив в него, его любимая принесет себя в жертву, ведь никакой любви там нет и в помине; и когда он чуть не сошел с ума от радости, услышав все это, тогда она — снова я — пообещала, что станет между ними гонцом, как в юности, Джон, и сама расскажет обо всем его любимой. И она — снова я, Джон, — выяснит, права ли была. И она оказалась права, Джон! И они теперь вместе! И они обвенчались час назад, Джон! Она теперь новобрачная! А Груббс и Тэклтон так и останется холостяком до самой смерти! А я счастлива, Мэй, да благословит тебя Господь!

Когда надо, она могла быть очень сильной, эта маленькая женщина; а сейчас сила понадобилась ей вся, без остатка. И никого она никогда не поздравляла, никогда ни на кого не изливала радость так щедро, как сейчас на себя — и на новобрачную.

Посреди всей этой суматохи и всплеска эмоций стоял сбитый с толку возчик. Теперь он бросился к жене; Кроха протянула руку, чтобы его удержать, и снова отступила, как прежде.

— Нет, Джон, нет! Дослушай до конца! А уже потом решай, стою ли я твоей любви! То, что я завела от тебя секреты, Джон, это очень скверно. И мне плохо и стыдно. Я не думала, что выйдет так плохо, пока вчера вечером не села рядом с тобой у огня. Когда по твоему лицу я поняла, что ты видел нашу встречу с Эдвардом на складе, когда я поняла, что именно ты подумал, я осознала, как легкомысленно и дурно поступила. Но, дорогой Джон, как ты мог, как ты мог такое обо мне подумать?!

Бедная, как же горько она снова заплакала! Джон Пирибингл обнял ее, но она освободилась из его объятий.

— Нет, Джон, пожалуйста! Дослушай! Когда я расстраивалась из-за этого предстоящего брака, — это оттого, что я вспоминала Эдварда и Мэй, таких юных, и как они любили друг друга; и я знала, как ее сердце холодно к Тэклтону. Поверь мне, Джон, поверь мне!

Джон опять к ней потянулся, и она вновь его остановила.

— Нет! Нет, Джон, пожалуйста, подожди, я скажу до конца! Когда я подсмеивалась над тобой, Джон, часто, и называла неуклюжим и милым старичком, и еще в таком роде, это оттого, что я тебя люблю, Джон, люблю очень сильно, и мне в радость придумывать тебе всякие милые прозвища; и ты нравишься мне такой, как есть. Да даже если бы завтра тебя короновали, я не стала бы любить тебя больше!

— Во-о-от! — вскричал Калеб с необычайным воодушевлением. — Во-о-от!

— И когда я говорю о людях среднего возраста, степенных и спокойных, когда делаю вид, что мы — скучная пара, живущая однообразной, скучной жизнью, — все это потому, Джон, что я такая глупышка, Джон, что я просто еще не наигралась; я до сих пор иногда хочу поиграть «в дом», как в детстве.

Он снова к ней потянулся, и она опять его остановила. На этот раз — в самый последний момент.