Читаем Рождественские истории полностью

— Миссис Пирибингл! Простите меня! Я теперь еще сильнее прошу у вас прощения, нежели сегодня утром. У меня было время подумать. Джон, Джон Пирибингл! Нрав у меня угрюмый, однако я не могу не стать в той или иной степени приветливее, когда сталкиваюсь с таким человеком, как вы! Калеб! Прошлым вечером маленькая нянька, сама того не подозревая, дала мне подсказку. Я краснею сейчас от стыда, стоит вспомнить, как легко мне было привязать к себе тебя и твою дочь, и каким несчастным глупцом я был, когда считал глупой ее! Друзья и гости этого крова! Мой дом сегодня особенно одинок. За моим очагом даже нет сверчка. Я всех их распугал. Будьте же сегодня ко мне милосердны — позвольте присоединиться к вашему празднику!

Вы никогда прежде его таким не видали! За всю свою жизнь он так и не познал великую силу радости. Сколько же ее, нерастраченной, успело в нем скопиться до сегодняшнего дня? Что же сотворил с ним Дух домашнего крова?

— Джон, ты же не отошлешь меня сегодня вечером, правда? — шепнула Кроха.

А ведь совсем недавно возчик был к этому почти совсем близок!

Мы забыли еще об одном живом существе, а, что ни говори, без него собрание было не полно. Впрочем, не успели мы и глазом моргнуть, а он вот уже, тут как тут: набегавшийся, с высунутым от жажды языком; видите — пытается всунуть голову в узкое горлышко кувшина? Он сопровождал сегодня повозку во всех разъездах, страшно недовольный отсутствием хозяина; он ни в какую не желал слушаться того, кто сел на козлы вместо Джона. На обратном пути Пират только на минуточку задержался в конюшне, безуспешно пытаясь вывести из себя старого коня, — исключительно для обретения собственного душевного спокойствия, — а потом проскользнул в пивную и прилег у очага. И почти сразу вскочил: придя к убеждению, что коварный заместитель просто мошенник, не достойный общества такой замечательной собаки, Пират подпрыгнул, мотнул хвостом и помчался домой.

А вечером были танцы. Теперь, когда все уладилось, мне следовало бы оставить их в покое; но уж очень необычными были те танцы.

Эдвард, этот бравый моряк, — бравый, славный и удалой, — рассказывал гостям о разных чудесах: о попугаях, копях, мексиканцах, о золотом песке, — а потом вдруг подскочил и позвал всех танцевать. Очень кстати здесь оказалась и Бертина арфа, а уж как она на ней играла, — вы такого, пожалуй, и не слышали. Хитрая Кроха объявила, что дни ее танцев миновали: полагаю, это оттого, что возчик закурил свою трубку, а она любила посидеть с ним рядом; достойной миссис Филдинг — волей-неволей — ничего не оставалось, как тоже заявить, что пора ее танцевальных подвигов осталась в прошлом; остальные сказали то же самое, — кроме Мэй: Мэй была готова.

Так что новобрачные поднялись и, сопровождаемые аплодисментами, отправились танцевать вдвоем; а Берта наигрывала свою самую веселую мелодию.

Правда, в одиночестве они танцевали едва ли пять минут. Возчик внезапно отшвырнул трубку, обхватил Кроху за талию, вылетел в центр комнаты — и как принялся отплясывать. С пятки на носок, с носка на пятку, просто здорово! А за ним не удержался и Тэклтон: он скользнул к миссис Филдинг, обнял ее за талию и последовал примеру. Тут уж мистер Кроха схватил за руку миссис Кроху и потащил за собой в круг. За ними не удержался и старый Калеб: в партнерши ему досталась Тилли Слоубой, с которой он устремился вперед; а уж как счастлива была сама юная нянька, которой представилась законная возможность нырнуть в самую гущу народа и вдоволь там потолкаться!

Чу! Вот Сверчок присоединился к музыке со своим цвирк-цвирк-цвирк; а уж как пыхтел чайник!


Однако что это? Не успел я беззаботно и беспечно предаться их песенке, и обернулся к Крохе — всего один краткий взгляд бросил я на ее милый силуэт, — как и она, и другие исчезли в воздухе, растаяли, и я остался один. За очагом пел Сверчок; на полу валялась сломанная детская игрушка. И ничего больше.

Одержимый, или Сделка с призраком[5]

Глава I

Дар принят

Все так говорили.

Я далек от утверждения, будто то, что все говорят, непременно правда. Все нередко и ошибаются. Как показывает опыт человечества, эти самые все уже так часто ошибались и порой так не скоро удавалось понять всю глубину их ошибки, что этому авторитету больше не следует доверять. Все могут быть и правы. «Но это не закон», как говорит призрак Джайлса Скроггинса в известной балладе.

Грозное слово «призрак» будит во мне воспоминания…

Все говорили, что этот человек похож на одержимого. И на сей раз все были правы. Именно так он и выглядел.

Увидав его впалые щеки, его блестящие глаза, глубоко ушедшие в орбиты, всю его фигуру в черном, невыразимо мрачную, хотя ладную и стройную, его тронутые сединой волосы, падающие на лоб и виски подобно спутанным водорослям — словно всю свою жизнь он был одинокой вехой, которую треплет и бьет бездонный людской океан, — кто не сказал бы, что это человек одержимый?

Перейти на страницу:

Все книги серии Диккенс, Чарльз. Сборники

Истории для детей
Истории для детей

Чтобы стать поклонником творчества Чарльза Диккенса, не обязательно ждать, пока подрастёшь. Для начала можно познакомиться с героями самых известных его произведений, специально пересказанных для детей. И не только. Разве тебе не хочется чуть больше узнать о прабабушках и прадедушках: чем они занимались? Как одевались? Что читали? Перед тобой, читатель, необычная книга. В ней не только описаны приключения Оливера Твиста и Малютки Тима, Дэвида Копперфилда и Малышки Нелл… У этой книги есть своя история. Сто лет назад её страницы листали английские девочки и мальчики, они с увлечением рассматривали рисунки, смеялись и плакали вместе с её персонажами. Быть может, именно это издание, в мельчайших деталях воспроизводящее старинную книгу, поможет и тебе полюбить произведения великого английского писателя.

Михаил Михайлович Зощенко , Чарльз Диккенс

Проза для детей / Детская проза / Книги Для Детей

Похожие книги

Былое и думы
Былое и думы

Писатель, мыслитель, революционер, ученый, публицист, основатель русского бесцензурного книгопечатания, родоначальник политической эмиграции в России Александр Иванович Герцен (Искандер) почти шестнадцать лет работал над своим главным произведением – автобиографическим романом «Былое и думы». Сам автор называл эту книгу исповедью, «по поводу которой собрались… там-сям остановленные мысли из дум». Но в действительности, Герцен, проявив художественное дарование, глубину мысли, тонкий психологический анализ, создал настоящую энциклопедию, отражающую быт, нравы, общественную, литературную и политическую жизнь России середины ХIХ века.Роман «Былое и думы» – зеркало жизни человека и общества, – признан шедевром мировой мемуарной литературы.В книгу вошли избранные главы из романа.

Александр Иванович Герцен , Владимир Львович Гопман

Биографии и Мемуары / Публицистика / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза