«Рождественские истории». Книга первая. Диккенс Ч.; Лесков Н.

Скрудж сначала удивился, почему призрак придает такую важность пустым разговорам; но, внутренне убедившись, что должен же таиться в них какой-нибудь смысл, он стал раздумывать про себя – какой же это именно? Трудно предположить, чтобы во всём этом скрывался намек на смерть Джэкоба: дело было так давно, а призрак – провозвестник будущего. На знакомых не на кого подумать… Тем не менее, не сомневаясь, что здесь готовится ему, для его же блага, таинственный урок, Скрудж решился не обронить ни одного слова, не пропустить без внимания ни одного малейшего обстоятельства, а главное – не спускать глаз со своего второго я при его появлении: Скрудж был уверен, что поведение его будущего самого себя послужит ему ключом к разгадке.

Стал он отыскивать самого себя на бирже, но обычное его место в любимом уголке было занято кем-то другим и, хотя биржевые часы показывали именно то время, когда он сюда появлялся, однако же в многочисленной толпе, теснившейся на крыльце здания, не было никого, мало-мальски похожего на его особу. Это, впрочем, нисколько его не удивило: он подумал, что, при будущей перемене в роде его жизни, конечно, переменится и род занятий.

Призрак стоял против него неподвижный, мрачный, с вытянутой рукой. Когда Скрудж очнулся, ему показалось, по движению руки и по прямому положению призрака, что незримые его глаза пристально устремлены на него! При этой мысли он задрожал с головы до ног…

Покинув шумное позорище торговых дел и сделок, они перенеслись в глухой закоулок города, где Скрудж никогда не бывал, но хорошо знал, по слухам, недобрую славу про этот закоулок. Грязные, узкие улицы; лавчонки и домишки; обыватели – полунагие, пьяные, на босу ногу – отвратительные… Темные, крытые ходы, словно сточные трубы, извергали в лабиринт улиц – и жильцов, и их удушливой запах; весь квартал дышал преступлением, грязью, нищетою.

На самом дне этого логова виднелась, под выступным навесом, железная лавочка: железо, тряпки, битое стекло, кости, черепки посуды, ржавые ключи, беззубые пилы, засовы, чашки весов, гири – всего в ней было. [6]

Может быть, в этом ворохе замасленного тряпья и костей крылись такие тайны, что лучше бы их и не знать.

Перед всею этою дрянью сидел господин лет семидесяти, седой и обрюзглый; сидел за дырявой занавеской, повисшей на окне и покуривал коротенькую трубочку, наслаждаясь полным одиночеством.

Скрудж и призрак предстали пред ним как раз в то мгновение, когда в лавочку шатнулась какая-то женщина с тяжелым узлом на спине. Следом за ней вошла другая женщина, с таким же узлом, и какой-то мужчина в черном поношенном платье. Все они видимо изумились, увидев друг друга. После нескольких мгновений недоумения, разделенного и хозяином, все они расхохотались.

– Ступайте, ступайте в залу! – проговорил хозяин.

– Ну вот, – сказала первая женщина. – Что бы ему не поступить, как все добрые люди? Взял бы сестру милосердия: было бы, по крайности, кому глаза закрыть… А то – околел в своей конуре, что собака… Да что тут?.. Развязывай-ка мой узел, Джой!

Но старый Джой сначала развязал узелок мужчины – могильщика; он не был подъемист: печатка-другая, карандашник, две рукавные запонки, грошовая булавка – вот и всё… Старик Джой осмотрел каждый предмет порознь и отметил мелом на стене пристойную каждому предмету сумму.

– Вот что я могу вам дать, – сказал он, – и – жарьте меня на маленьком огоньке – шести пенсов не прибавлю… Кто там?

На очереди были две «дамы».

– Перед дамами я всегда – пас! – говорил Джой, принимая от второй посетительницы скатерть, салфетки, пару платья, две старинные чайные ложечки, сахарные щипцы и сколько-то сапогов.

– Перед дамами я всегда пас, – и это – моя слабость!.. Вот ваш счет… Если вы запросите денежку прибавки, я принужден буду скинуть с первой моей оценки.

– Ну теперь, Джой! развяжи мой узел! – сказала первая посетительница.

Джой стал на колени, развязал множество узлов и вытащил кусок какой-то темной материи.

– Что это? – спросил он. – Постельные занавески?

– Конечно! – отвечала со смехом женщина.

– Не может же быть, чтобы вы их сняли при нем?

– Почему же?

– Ну!.. Вы рождены богачкой, и будете…

– Что же? У меня рука не дрогнет… – совершенно хладнокровно спросила продавщица: неужели эдакого жалеть?

– Так это его занавески и простыни?

– А чьи же? Не боишься ли ты, что он насморк схватит?

– Я надеюсь, что он не умер от какой-нибудь заразительной болезни… мм? – спросил старый Джой, поднимая голову.

– Не бойтесь, Джой! Неужели я так глупа, чтобы с ним связалась, если бы?… О! Вы можете выворотить наизнанку и налицо эту рубашку: могу вам ответить, что хороша – лучшая его рубашка… Слава богу, что я подвернулась: без меня бы пропало…

– Что? такое пропало? – спросил старик Джой.

– Да вот что: похоронили бы его, наверное, в этой рубашке; – ответила она, смеясь:– по моему, не так: господину покойнику всё равно, в чем лежать: в коленкоре или в полотне…

Скрудж едва-едва дослушал этот разговор.

Вообще все лица казались ему демонами, препарировавшими наперебой чей-то труп.