Рождественские повести

Они и, правда, принадлежали ей, и она стояла в них, в этих башмаках, румяная и довольная, а лицо ее было промыто до такого же яркого блеска, как и в минувшие времена, но локти стали совсем гладкими - теперь на них даже виднелись ямочки, говорившие о том, как расцвела ее жизнь.

- Как ты поздно, Клеменси! - сказал мистер Бритен.

- Да видишь ли, Бен, у меня была куча дел! - ответила она, заботливо следя за тем, чтобы все ее свертки и корзинки были благополучно перенесены в дом. - Восемь, девять, десять... где же одиннадцатая? Ах, моя корзинка одиннадцатая! Все на месте! Убери лошадь, Гарри, и если она опять будет кашлять, дай ей вечером горячего пойла из отрубей. Восемь, девять, десять... Где же одиннадцатая? Ах, я забыла, все на месте! Как дети, Бен?

- Резвятся, Клемми, резвятся.

- Дай им бог здоровья, деточкам нашим! - сказала миссис Бритен, снимая шляпу, обрамлявшую ее круглое лицо (супруги уже перешли в буфетную), и приглаживая ладонями волосы. - Ну, поцелуй же меня, старина!

Мистер Бритен с готовностью повиновался.

- Кажется, я сделала все, что нужно, - промолвила миссис Бритен, роясь в карманах и вытаскивая наружу целую кипу тонких книжек и смятых бумажек с загнутыми уголками. - По всем счетам заплатила... Брюкву продала, счет пивовара проверила и погасила... трубки для курильщиков заказала, семнадцать фунтов четыре шиллинга внесла в банк. А насчет платы доктору Хитфилду за то, что он принимал у меня маленькую Клем, ты, конечно, догадываешься, Бен, - он опять не хочет брать денег.

- Так я и думал, - проговорил Бен.

- Да. Он говорит, что сколько бы у нас ни было детей, Бен, он никогда не возьмет с нас ни полпенни. Даже если их десятка два народится.

Лицо у мистера Бритена стало серьезным, и он уставился на стену.

- Ну разве это не любезно с его стороны? - сказала Клеменси.

- Очень, - согласился мистер Бритен. - Но к подобной любезности я не стал бы прибегать слишком часто.

- Конечно, - отозвалась Клеменси. - Конечно, нет. А еще пони... продала его за восемь фунтов и два шиллинга. Недурно, а?

- Очень хорошо, - сказал Бен.

- Ну, я рада, что ты доволен! - воскликнула его жена. - Так я и думала, и, пожалуй, это все, а значит, кончаю письмо и остаюсь известная вам К. Бритен... Ха-ха-ха! Вот! Забери все бумаги и спрячь их под замок. Ах! Подожди минутку! Надо наклеить на стену вот это печатное объявление. Оно еще совсем сырое, только что из типографии. Как приятно пахнет!

- Насчет чего это? - спросил Бен, рассматривая объявление.

- Не знаю, - ответила ему жена, - я не читала.

- "Продается с торгов... - начал читать хозяин "Мускатной терки", ...если окажется непроданным до назначенного срока..."

- Так всегда пишут, - сказала Клеменси.

- Да, но не всегда пишут вот что, - отозвался он. - Слушай-ка: "Жилой дом" и проч., "службы" и проч., "ягодники" и проч., "ограда" и проч., "господа Сничи и Крегс" и проч., "красивейшая часть незаложенного собственного имения Майкла Уордна, эсквайра, намеревающегося продлить свое пребывание за границей".

- Намеревающегося продлить свое пребывание за границей! - повторила Клеменси.

- Так тут написано, - проговорил Бритен. - Видишь?

- А я еще сегодня слышала, как в старом доме прошел слушок, будто вскоре от нее должны прийти вести - и более радостные и более подробные, чем раньше! - сказала Клеменси, горестно качая головой и похлопывая себя по локтям, должно быть потому, что воспоминания о прежней жизни пробудили в ней старые привычки. - Ай-ай-ай! Тяжело у них будет на сердце, Бен!

Мистер Бритен испустил вздох, покачал головой и сказал, что ничего в этом не понимает и давным-давно уже не пытается понять. Сделав это замечание, он принялся наклеивать объявление на окно с внутренней стороны. Клеменси после недолгих безмолвных размышлений поднялась, разгладила морщины на своем озабоченном челе и убежала взглянуть на детей.

Надо признать, что хозяин "Мускатной терки" питал глубокое уважение к своей супруге, но он по-прежнему относился к ней снисходительно, и Клеменси чрезвычайно забавляла своего мужа. Он очень удивился бы, скажи ему кто-нибудь, что ведь это она ведет все хозяйство и своей неуклонной бережливостью, прямотой, добродушием, честностью и трудолюбием сделала его зажиточным человеком. Такие деятельные натуры никогда не говорят о своих заслугах, и очень часто видишь (на всех ступенях общественной лестницы), как их оценивают по их же собственной скромной мерке, в то же время неразумно восхищаясь поверхностным своеобразием и оригинальностью тех людей, чья внутренняя ценность так невысока, что если бы мы поглубже заглянули к ним в душу, то покраснели бы за то, что приравняли их к первым!

Мистеру Бритену было приятно думать о том, как он снизошел до Клеменси, женившись на ней. Она служила ему вечным доказательством доброты его сердца и кротости его характера, и если оказалась отличной женой, то в этом он видел подтверждение старой поговорки: "Добродетель в себе самой таит награду".