Рождественские повести

- Ты ведь знаешь, Дольф, милый, - сказала она, - что, когда я была незамужняя, у меня был богатый выбор. Одно время за мною ухаживали сразу четверо; двое из них были сыны Марса.

- Все мы чьи-нибудь сыны, дорогая, - сказал мистер Тетерби. - Или чьи-нибудь дочки.

- Я не то хочу сказать. - возразила его супруга. - Я хочу сказать, военные. Они были сержанты.

- А-а! - протянул мистер Тетерби.

- Так вот, Дольф, можешь мне поверить, никогда я про это не думаю и не жалею; я же знаю, что у меня хороший муж, и я готова чем угодно доказать, что я так ему предана, как...

- Как ни одна маленькая женушка на свете, - сказал мистер Тетерби. Очень хорошо. Очень, очень хорошо.

В голосе мистера Тетерби звучало столь ласковое снисхождение к воздушной миниатюрности супруги, словно сам он был добрых десяти футов ростом; и миссис Тетерби столь смиренно приняла это как должное, словно сама она была ростом всего в два фута.

- Но понимаешь, Дольф, - продолжала она, - на дворе рождество, и все, кто только может, празднуют, и всякий, у кого есть деньги, старается что-нибудь купить... вот я походила, поглядела - и немножко расстроилась. Сейчас столько всего продают - есть такие вкусные вещи, что слюнки текут, а есть такие красивые, что не налюбуешься, и такие платья, что наслаждение их надеть, - а тут приходится столько рассчитывать да высчитывать, пока решишься потратить шесть пенсов на что-нибудь самое простое и обыкновенное; а корзинка такая огромная, никак ее не наполнишь; а денег у меня так мало, ни на что не хватает... Ты меня, верно, за это ненавидишь, Дольф?

- Пока еще не очень, - сказал мистер Тетерби.

- Хорошо же! Я скажу тебе всю правду, - покаянно продолжала жена, - и тогда ты, пожалуй, меня возненавидишь. Я все ходила по холоду и смотрела, и вокруг было столько хозяек с большущими корзинками, и все они тоже ходили и смотрели, и высчитывали и приценивались: и так я из-за всего этого разогорчилась, что мне пришло на мысль: может, я жила бы лучше и была бы счастливее, если бы... если бы не... - она снова начала вертеть на пальце обручальное кольцо и покачала низко оплщенной головой.

- Понимаю, - тихо сказал муж, - если бы ты совсем не вышла замуж или если б вышла за кого-нибудь другого?

- Да! - всхлипнула миссис Тетерби. - Как раз это самое я и подумала. Теперь ты меня ненавидишь, Дольф?

- Да нет, - сказал мистер Тетерби, - пока еще все-таки нет.

Миссис Тетерби благодарно чмокнула его и опять заговорила:

- Я начинаю надеяться, что ты и не возненавидишь меня, Дольф, хоть я еще и не сказала тебе самого плохого. Уж и не знаю, что это было за наважденье. То ли я заболела, то ли вдруг помешалась, или еще что, но только я не могла ничего такого припомнить, что нас с тобою связывает и что примирило бы меня с моей долей. Все, что у нас было в жизни хорошего и радостного, показалось мне вдруг таким пустым и жалким. Я бы за все это гроша ломаного не дала. И только одно лезло в голову: что мы с тобой так бедны, а надо столько ртов прокормить.

- Ну что ж, милая, - сказал мистер Тетерби и ободряюще похлопал ее по руке, - ведь в конце концов так оно и есть. Мы с тобою бедны, и нам надо прокормить много ртов - все это чистая правда.

- Ах, Дольф, Дольф! - воскликнула жена и положила руки ему на плечи. Мой хороший, добрый, терпеливый друг! Вот я совсем немножко побыла дома - и все стало совсем иначе. Все стало по-другому, Дольф, милый. Как будто воспоминания потоком хлынули в мое закаменевшее сердце, и смягчили его, и переполнили до краев. Я вспомнила, как мы с тобой бились из-за куска хлеба, и сколько у нас было нужды и забот с тех пор, как мы поженились, и сколько раз болели и мы с тобой, и наши дети, и как мы часами сидели у изголовья больного ребенка, - все это мне вспомнилось, будто заговорило со мною, будто сказало, что мы с тобой - одно, и что я - твоя жена и мать твоих детей, и не может быть у меня никакой другой доли, и не надо мне другой доли, и не хочу я ее. И тогда наши простые радости, которые я готова была безжалостно растоптать, стали так дороги мне, так драгоценны и милы. Просто подумать не могу, до чего я была несправедлива. Вот тогда я и сказала, и еще сто раз повторю: как я могла так вести себя, Дольф, как я могла быть такой бессердечной!

Добрая женщина, охваченная глубокой нежностью и раскаянием, плакала навзрыд; но вдруг она вскрикнула, вскочила и спряталась за мужа. Так страшно крикнула она, что дети проснулись, повскакали с постелей и кинулись к ней. И в глазах ее тоже был ужас, когда она показала на бледного человека в черном плаще, который вошел и остановился на пороге.

- Кто этот человек? Вон там, смотри! Что ему нужно?

- Дорогая моя, - сказал мистер Тетерби, - я спрошу его об этом, если ты меня отпустишь. Что с тобой? Ты вся дрожишь!

- Я его только что видела на улице. Он поглядел на меня и остановился рядом. Я его боюсь!

- Боишься его? Почему?

- Я не знаю... я... стой! Дольф! - крикнула она, видя, что муж направляется к незнакомцу.