Рождественские расследования

– Вам это будет интересно как детективу. В закулисье появилась некая молодая дама, очень элегантная, которая заявила, что она – родственница Мориса Карно и все эти картины отчасти принадлежат ей.

– Да ладно?! – едва справился с собой Крымов.

Даже из Антона Антоновича мигом вылетел дух веселья, по крайней мере, большая половина – точно.

– И где же она? – спросил Долгополов.

– В кабинете директора; как там появилась – понятия не имею. С ней еще два альбиноса в белых костюмах – близнецы. Жуткие ребята. Что ж, подождем!

– Ее надо остановить, – мрачно сказал Долгополов.

– Вашим перочинным ножом? – усмехнулся Крымов.

– Кого остановить? – не понял Кравцов. – Эту даму? А что она может сделать?

– Например, спалить картины, – предположила Кассандра и залпом выпила остатки шампанского из пластмассового стаканчика. – Она их ненавидит.

– Вместе со всеми присутствующими, – подхватил Антон Антонович.

– Остроумно, – кивнул Кравцов. – А вот и наша замдиректорша Мурзина… Что это с ней?.. Ее укусили?

Дама и впрямь выглядела неважнецки. Она вернулась в залу, встала у стены и обхватила себя руками. Так делают люди, которых бьет озноб. Бледное лицо, ничего не видящие глаза, посиневшие губы. Кажется, она хотела что-то сказать, но не имела сил. Только шевелила губами.

– Как все плохо-то, – пробормотал Андрей Крымов.

– Очень плохо, – подтвердил Долгополов.

Но большого внимания подмерзшая Мурзина привлечь не успела. Высоченные портьеры раздвинулись, и в залу вошла молодая дама в серебристом костюме – элегантной тройке и серебристом берете, заломленном на один бок, в серебристых перчатках. Что-то заставило всех разом замолчать. Несколько сотен человек замерли. Ее никто не ждал, ее никто не знал, а замдиректора Мурзина, дрожавшая у стены, увидев даму, попятилась в сторону. Словно часовую бомбу внесли в помещение – и таймер пошел. В руке у дамы в серебристом костюме была роскошная трость с набалдашником из слоновой кости в форме головы льва. Держа ее посередине, дама медленно накручивала трость в ловких пальцах. Но самое главное, что заставило всех оцепенеть в недоумении, – это даже не появление самой дамы, а холод, который пришел с ней в эту залу. Стужа, охватившая помещение и все понижавшая температуру. Так бывает, когда в лютую зиму настежь открываешь окно и ледяной ветер поступает волнами, широкими наплывами, секунда за секундой пожирая тепло в натопленном доме. Дамы, одетые в легкие платья, стали ежиться.

– Да кто она такая, черт возьми? – спросил у самого уха детектива искусствовед Кравцов.

А дама с ярко-синими продолговатыми глазами внимательно оглядывала собравшуюся публику.

– Кто вы? – сорвавшимся на сипоту от волнения и холода голосом спросил министр культуры – Черевикин.

Директор музея, не желая остаться в стороне, покорно вторил ему:

– Представьтесь, пожалуйста, уважаемая. Мы заинтригованы…

– Как меня зовут, неважно, – ответила дама. – Важно то, что я имею такие же права на всю эту коллекцию, как и месье Рошмон. Но более она не понадобится ни ему, ни тем более мне. Я оставляю ее вам. Тем не менее он представил вам свои работы, я представляю вам – свою. – Она еще раз цепко оглядела собравшихся. – Ну что, готовы? Увидеть мое произведение? – И, не услышав ответа, дама в серебристой одежде громко сказала: – Подайте его сюда!

Тотчас из-за портьер на старинном столике с колесиками, который украшал кабинет директора музея, двое странных молодцов на одно лицо, явно альбиносов, ввезли на большом серебряном подносе, тоже антикварном, скульптуру – это была ледяная статуя мужчины. Он стоял на коленях, сцепив руки на груди, кажется, умолял кого-то о чем-то, скорее всего, о пощаде, и по всему было видно – тщетно. Но более всего странно было то, что эта скульптура очень походила на месье Рошмона, только что исчезнувшего за пологом этой залы.

– Природу моего творчества и желаний долго объяснять, – сказала молодая дама в серебристом костюме. – Все равно не поймете. Вот мой шедевр – наслаждайтесь!

Ловко провернув трость в пальцах, она подбросила ее, перехватила за конец, размахнулась и ударила тяжелым набалдашником по ледяной статуе – та со звонким треском разлетелась на тысячи осколков. Они градом посыпались на собравшихся, покатились по полу. Закрыв лица руками и отвернувшись, все наконец-то пришли в себя и уставились под ноги. С осколками что-то происходило. Они потихоньку оттаивали, превращаясь в лужицы крови, плоть и мельчайшие осколки костей. Но больше всего повезло переводчице Лилиане Мещерской. К ее ноге подкатился ледяной шарик, распался, и внутри оказался помутневший от мороза человеческий глаз.

И принадлежал он, несомненно, вальяжному месье Жерому Рошмону…

Когда переводчица зашлась криком, дама в серебристом костюме махнула рукой с тростью в направлении двери, что означало: «За мной!» – и двинулась к выходу, а за ней устремились братья-альбиносы.