Рождественские сказки

Стоял себе Зуев в стороне от больших дорог, от вражьих нашествий, от засилья цивилизаций, и жил своей удивительной и только ему понятной жизнью. Откуда взялась эта удивительность не знал никто: ни городской Голова, ни учитель географии одной-единственной на весь город школы, ни даже Плугов зуевский «Кулибин» — человек одинокий, очень самостоятельный, лет сорока пяти, умный до невозможного.

Появился Фёдор Филиппыч в Зуеве совсем недавно, а казалось, что давно. Купил домишко в рабочей слободке, прибил над воротами объявление:

«Принимаю заказы на ремонт всего и всякого»

— и стал себе мирно жить.

Человек он был некрупный, голова его была хоть и кудлатая, но уже седая, а борода небольшая, однако, черная. И глаза были черные, зато с золотой искрой.

— Ты, Федор Филиппович, из цыган? — интересовались зуевские из любопытных.

— Да, — отвечал он. — А как же. Из самых вольных.

Зуевские почему-то не доверяли.

— А сам, наверно, из староверов? Скрываешь?

— Нет, — отвечал он, — ничего не скрываю. Из староверов. Из мезенских. Из самых твердых.

— А мы думаем — из евреев, — допытывались зуевские. — Ты не из евреев, случайно?

Он опять соглашался.

— Не сомневайтесь. Из самых древних.

Всё-таки было сомнительно.

Но и года не прошло, как признали слободчане в нем своего и в благодарность за золотые руки прозвали его «Кулибиным» за глаза, а в глаза говорили: Филиппыч. Если требовалось починить зажигалку или, к примеру, переделать черно-белый телевизор на цветной, — ясное дело: бежали к Рубакину. А если велосипедный звонок не тренькал или компьютер барахлил тем более: к нему.

Правда, жил Филиппыч замкнуто, друзей не имел, в гости не ходил. Сам к другим не лез и в свою душу не пускал. Оттого никто не знал: кто он, откуда, был ли когда-нибудь женат, имел ли детей. Впрочем, кому какое дело!

А дело было в том, что все свое свободное время Федор Филиппович не чинил всякие разности. Он их изобретал.

Целыми днями он копался в старинных записях и книгах, что-то выискивал, выписывал. Затем долго чертил и вычислял. Потом принимался выпиливать, вытачивать, буравить, паять, варить, обжигать, закручивать, красить, разбирать, думать, снова собирать…

Столько разных штук изобрел! Например. Были в Зуеве перебои с электроэнергией — он придумал электрическую керосиновую лампочку. Для безопасности работы дружинников изобрел летающую табуретку: летит на ней человек, видит безобразие, оповестит милицию, а хулиганы его достать не могут!

А то — вертящийся мост через реку соорудил: рраз! и развернется себе мост на девяносто градусов, проходи хоть катер, хоть баржа. А надо перекрыть фарватер — рраз! и встанет мост на место.

Всего и не упомнишь! Как великий изобретатель, Федор Филиппович иногда и сам не ведал, что должно было получиться.

А в начале этого лета заперся Филиппыч в своем доме, никого не впускал, заказы не брал, на стук не отвечал. И вот в конце августа наступил в его жизни самый счастливый день. Наконец-то он понял, что изобрел: ни много-ни мало, — ТЕЛЕГУ ВРЕМЕНИ, которая должна была исчезать и появляться в Прошлом и в Будущем!

Конечно, кто-то спросит: «А в чём, собственно, разница между Машиной Времени и Телегой Времени?!..»

Э-э, не скажите!.. Телега-то на российских просторах — надежнее!

С виду — телега как телега: такая же неказистая и скрипучая. Только вот её основная загадка заключалась в колесах: если передние крутились, как и положено, — вперед, то задние, одновременно с ними и самым невероятным образом, — крутились назад. А оглобли предназначались вовсе не для лошадей — они были ловушками-сверхантеннами, которые улавливали ветра Прошлого и Будущего. И было в Телеге 999 тысяч лошадиных сил.

Вышел Филиппыч вечером того же августовского дня на крыльцо и — ахнул!

«Неужто я целых полгода прокумекал?.. — подумал он то ли с уважением к самому себе, то ли с грустью о пролетевших деньках. — Начал ведь изобретать ещё в июне, а нынче — снег кругом. Так и вся жизнь пройдет…»

И решил он немедля осуществить свою давнишнюю мечту: прокатиться в далекое Прошлое и поглядеть — как там жили. Выкатил Рубакин Телегу из сарая. Потом вернулся в дом за провиантом.

Эх, знал бы он, что случится за это время — ни за что бы не оставил её без присмотра. Потому что на другом конце города уже вышел из дому Тимофей Рубакин.

2

Это был семнадцатилетний краснощекий парнишка, вымахавший за два с половиной аршина, с косой саженью в плечах. И не похож он был на тех молодцов с обложек импортных журналов — увешанных, словно гирями, лакированными мускулами. Он был сам по себе — безо всяких разных тренировок — крепкий малый благодаря матушке-Природе. Добавить к этому можно, что у Тимофея были васильковые глаза и пшеничные волосы. Русский богатырь, скажете? Ну-ну! И я так думаю.

Жил он вдвоем с матерью. Мужа Елизавета Кондратьевна себе так и не завела, хотя охотников было много.