Рождественский квест

Раздалась хлёсткая автоматная очередь. Очень короткая. Даже какая-то слишком короткая, оборвавшаяся на полутакте. Крутояров с трудом поднял голову и сквозь залепленные снегом ресницы разглядел старушку. Она стояла рядом на коленях и обеими руками сжимала рукоятку пистолета. А в десятке метров от них покачивался солдат. Ствол автомата торчал из сугроба и смотрел в стылое небо. Воин Рейха держался руками за грудь, будто измазанную малиновым сиропом. Секунду спустя он рухнул на спину.

Пистолет был явно тяжёлым для слабых старушечьих рук. Она разжала пальцы, и оружие выскользнуло из её кулачков.

— А теперь побежали, милок.

Грохот гусеничных траков приближался, и уходить нужно было немедленно. Куда угодно, лишь бы убежать. Откуда-то снова взялись силы, будто кто-то заменил энерджайзер. Сергей подобрал пистолет, повертел его в руке и бросил — патронов в нём не оставалось, а таскать с собой незаряженное оружие — только лохов пугать. Заковылял в сторону улицы, видневшейся в просвете меж домами. Осталось всего ничего — перевязать рану и найти рукопись. Старушка шла рядом, поддерживая его за локоть. Хотя кто кого должен поддерживать? Кто кого должен через улицы переводить?

А танк стучал траками. И уже где-то близко. И стоит ему завернуть за угол… Две мишени… Всего лишь одна очередь. Сергей спиной ощущал близость «Панцера», именно спиной, и даже не спиной а тем местом, что чуть пониже, потому что механика работать наотрез отказывалась.

Бабка потянула его на узкую тропинку, протоптанную в глубоком снегу. Он доверился старухе — она-то здесь все ходы-выходы знает. И она повела его какими-то странными ходами, через сугробы, сквозь замёрзший кустарник, тренькающий сосульками.

Скрежет гусениц становился всё громче и громче. Старушка тянула Крутоярова куда-то, и он плёлся за ней, чувствуя, что с каждой секундой ему становится всё хуже и хуже. Голова кружилась, ноги и руки налились свинцом. Язык во рту стал как рашпиль и царапал нёбо, а в ушах стоял рёв реактивной турбины.

В глазах помутнело, и он практически вывалился из действительности. Ему казалось, что его ведут за руку по каким-то коридорам, что они то опускаются в мрачные казематы, то поднимаются по лестнице высоко над городом. А потом навалилась тьма.

— А крови-то сколько! — услышал Сергей голос старушки и открыл глаза.

— Забинтовать надо, бабуль, — тихо сказал он.

Осмотрелся. Стало понятно, что эта одна из ям-бомбоубежищ, в которых вначале войны люди прятались при авианалетах. Узкая щель, две лавки вдоль земляных стен. Человек десять залезет, и всё — час пик в трамвае. На стене висит керосинка и слабо светит, вполсилы. И даже вентиляция есть, поэтому они ещё не задохнулись.

Он разглядел лицо старухи, похожее на карту Марса — каналы-морщины, кратеры-оспины. Глубокие складки у рта.

— Бинтов у нас давно не осталось, — она покачала головой. — Столько крови было, бинтов на всех не хватает. Тряпкой сейчас замотаю. А уж о лекарствах и не мечтай.

— Кровь, главное остановить, — почти шёпотом сказал Крутой.

— Сейчас остановим.

Старушка разорвала в клочья какую-то брошенную не то блузку, не то рубашку и, связав лоскутки, стала бинтовать Сергея. Пока она с ним возилась, он вырезал из воротника две шприц-ампулы (и как это фрицы их не заметили?) и, сняв колпачки, вкатил себе содержимое одной. Прислушавшись к ощущениям, сделал второй укол. Буквально через минуту он был полон сил и снова готов на подвиги. Понимал, что применение амфетамина в лошадиных дозах приведёт к преждевременной старости, да и кони раньше обычного двинет, но уж точно не сейчас.

— Мне уже лучше, бабуль, — сказал, осматривая повязку из ветоши. — И кровь почти не идёт. Умная кровь перестала покидать дурную голову.

Поднялся и упёрся шапкой в потолок.

— Мне идти надо, бабушка. Сколько времени прошло? — он посмотрел на часы. — Три часа. Неплохо я здесь повалялся.

— Немцы ушли уже. Они не знают про это убежище. Мы здесь партизан осенью прятали, пока они не ушли к нашим. Даже и не знаю, где они сейчас.

«Нет их, — подумал Сергей. — Не дошли они до наших, всех перебили». Но промолчал. Он читал о пушкинском партизанском отряде. При попытке перейти линию фронта их всех положили ещё осенью сорок первого.

Ещё раз осмотрев повязку, стал одеваться. Боль отпустила. Афметамин сделал своё дело. Теперь некоторое время он будет бегать как заведённый, а потом просто свалится от усталости. Но это произойдёт уже в его времени. Вот будет смешно, если упадёт раньше. С рукописью под мышкой. Гестапо найдёт способ поднять его на ноги на парочку минут, чтобы снова уложить. И укладывать они его будут с особым азартом, припоминая «даст ист фантастиш» и другие его шалости.

— Нужно идти.

— Рано тебе ещё, милок. Ты ведь идти-то не сможешь. Отлежаться надо, а если немцы не найдут, то и пойдёшь куда тебе надобно. А я тебе помогу, помогу. Ты ведь защитник наш.