— Цветочная комната. Хотя, по-моему, там уже лет пятьдесят нет никаких цветов. Кабинет, — он указал на другую дверь, — исключительно для папы. Он там включает пластинки Билли Холидей на полную громкость и рассматривает каталоги Сотби, но все мы делаем вид, будто он работает. Уборная, рекомендую прибегать к ее использованию только в самых исключительных случаях, если не хочешь, конечно, чтобы твоя задница примерзла к сиденью. Расписная гостиная — тут мы едим. Комната для шитья. Чулан дворецкого, вернее, когда-то им был, после того как отслужил какое-то время кабинетом аббата. Теперь там хранится всякий хлам, в основном резиновые сапоги, почти все на левую ногу. Эта дверь ведет в довольно занятную часовню, туда мы заглянем завтра. Это дверь в погреб. Не советую туда ходить, если только ты не любишь пауков или не можешь уснуть без глотка портвейна — там мы храним спиртное. Это дверь в оружейную. Не бойся, оружия там нет, одни старые газеты, которые моя мама собирается однажды прочитать, плюс ее художественные принадлежности. А это, — наконец провозгласил он, открыв дверь, — это кухня!
Из помещения потянуло теплом, и я с готовностью шагнула через порог. Комната была огромная, ее явно отвели под кухню в те давние времена, когда еще существовали слуги, которым, естественно, окна с видом были ни к чему, так что окна тут располагались где-то на уровне макушки. Разнокалиберные чашки и тарелки, в основном с цветочным орнаментом, ряд за рядом поднимались к потолку, утыканному крючками. Один буфет был уставлен вазами с восковыми фруктами, другой же был переполнен викторианскими весами с медными гирьками. Огромная камбузная плита протянулась вдоль одной из стен, от нее-то и шло тепло. На выкрашенных в серовато-синий цвет стенах каллиграфическим почерком были написаны мудрые изречения:
Старый американский холодильник пятидесятых годов, выкрашенный в ярко-желтый цвет, тихонько урчал в углу рядом с картонной коробкой, забитой ветками омелы и мешками с картошкой. Банки с макаронами, чаем и специями хаотично толпились по всей кухне вперемешку с развешанными косичками лука и чеснока. Пол тихонько поскрипывал под слоем грязи, повсюду виднелась паутина. Два сырых гуся со связанными лапами и крыльями лежали на противнях на захламленном кухонном столе, где-то между банками с кистями, стопками выстиранного белья, тарелкой недоеденных тостов, коробкой сигар и открытой поваренной книгой с загнутыми уголками.
Я вспомнила кухню моей матери в Ипсвиче, с ее белоснежной плитой, едой, аккуратно завернутой в пищевую пленку, стерильно чистым полом, и улыбнулась. Да, тут намного интересней. Правда, я клятвенно пообещала себе никогда не есть то, что упало на пол в этой кухне. Алекс смотрел на меня и тоже улыбался.
— Это наверняка не похоже на то, к чему ты привыкла?
Я энергично кивнула, сгорая от желания сказать ему, как мне все тут нравится, но слишком уж переполняли меня впечатления и эмоции. Думаю, он догадался, потому что понимающе подмигнул и подошел к заляпанному старинному зеркалу, к которому была приклеена бумажка.
— Здесь мы оставляем друг другу послания. Посмотрим, что нам написал Дэйви.
Внизу имелась приписка от Джокасты с приветствиями и напоминанием насчет двери — не забудьте закрыть.
Алекс решил, что нам лучше поесть на кухне, и освободил на столе место, просто смахнув часть барахла на пол. Он громыхал ящиками, доставая ножи и вилки, а я тем временем осмотрелась.
— Необычный у вас дом, да? — начала я, не в силах подобрать нужные слова.