Рождественское благословение

– Боли в груди? Боли при дыхании?

Меган покачала головой.

– Полгода назад на осмотре тебя подташнивало, и мышцы болели. Сейчас то же самое?

– Просто устала, и ноги болят, – ответила Меган, пытаясь не выронить термометр. – У меня голова закружилась. С кем не бывает!

Доктор Гёрц взял термометр и внимательно взглянул на него.

– Температура нормальная, – протянул он.

Вымыв руки, доктор наклонился над раковиной, стряхивая воду с пальцев.

– Повышенная температура, конечно, могла бы спровоцировать обморок. Боюсь, не дошло бы до аритмии.

Меган вздохнула. Этот термин она уже слышала, так называли нерегулярное сердцебиение.

– При аритмии сердце работает хуже, что и приводит к потере сознания.

– С аритмией я не пробежала бы дистанцию, – возразила Меган.

– Давай-ка оставим тебя на ночь, снимем телеметрические данные и проверим, как работает твое сердечко.

– На ночь? – расстроилась Меган. – Зачем?

– Поскольку мне слишком хорошо известна твоя история болезни и к тому же ты моя любимая пациентка, я мечтаю подольше насладиться твоим обществом.

– Что такое телеметрические данные? – спросила Аллисон.

– Мы наклеим Меган на грудь кусочки пластыря с проводами – как при электрокардиограмме – и будем получать сведения о том, как бьется ее сердце, на мониторе. Так мы увидим возможные отклонения. Заодно сделаем анализ крови, чтобы исключить всякие неожиданности, – пояснил доктор Гёрц.

Меган застонала и упала навзничь на стол для обследования.

– Опять кровь! Почему в больнице из меня обязательно высасывают кровь?!

Врач вышел и вскоре вернулся в палату к Меган, держа в руках рентгеновские снимки.

– Никаких физических изменений в состоянии сердца я не вижу, – сказал он. – Однако на ночь ты все-таки останешься. Посмотрим, нет ли сбоев в работе сердца.

Меган грустно опустила голову.

– А можно я буду в палате Чарли, раз уж сегодня мне домой не вернуться?

– В детском отделении? – уточнил доктор Гёрц.

– Всего на одну ночь, – попросила Меган, и заведующий сдался.

– Хорошо! Я пойду на все, лишь бы вернуть твое расположение, – театрально заявил он и вышел в коридор вместе с Джимом и Аллисон.

– Я почти совершенно уверен, что завтра она отправится домой.

– Я боялся, с ней что-то серьезное, – поделился с ним Джим.

Доктор Гёрц улыбнулся, скрывая свои опасения.

Когда я приехал в больницу после обеда, то сначала пошел к своему шкафчику, повесить куртку. Шкафчик заело – дверь не открывалась. Подергав ручку и постучав по нижнему краю железной дверцы, я уговорил ее распахнуться. По дороге к сестринскому посту меня остановила дежурная:

– Клаудия из педиатрии уже несколько раз тебя спрашивала.

Я подошел к телефону и снял трубку.

– У нас в тысяча двести шестнадцатой тебя дожидается одна малютка, – услышал я голос Клаудии.

Странно, в том отделении я познакомился только с Чарли.

– Какая малютка?

– Судя по всему, твоя поклонница. Приехала час назад и уже три раза о тебе спрашивала. Если выкроишь минутку, зайди с ней поздороваться.

Я дал отбой, прихватил со столика банку газировки и осушил ее по пути в детское отделение. В тысяча двести шестнадцатой совершенно точно лежал Чарли, однако сестры у него, насколько я помнил, не было. Я остановился у двери и прислушался.

– Какое твое любимое слово? – послышался детский голос.

– Любовь, – теперь женский.

– А какое самое нелюбимое?

– Гадость.

– Мама, я тоже часто говорю «гадость», – засмеялась обладательница тоненького голоска.

– Да, солнышко.

Я просунул голову в палату и увидел Чарли, его мать и еще одну женщину, с которой прежде не встречался.

– Ты пришел! – воскликнул тоненький голосок.

Я обернулся – мне улыбалась Оливия.

– Конечно! Разве я мог не прийти к Оливии?

Девочка удивилась, что я запомнил ее имя, и даже приоткрыла ротик. Помедлив, она закрыла его обеими руками и ткнула в меня крошечным пальчиком.

– Какое твое любимое слово?

– Бронтозавр. Люблю раскатистые «р-р-р».

Девочка захихикала и тряхнула головой.

– А самое нелюбимое слово?

– Яйцо, – невозмутимо ответил я. – Звучит отвратительно. Только послушай… яй-цо. Фу! А некоторые еще и коверкают его, говорят: и-цо. Кошмар! – Все засмеялись. – Чарли, у тебя день рождения?

– Нет. Они пришли к Меган.

Я развернулся и увидел Меган на кровати в больничном халате с завязочками.

– Что случилось? – спросил я, старательно скрывая беспокойство.

Я потянулся за больничной картой, которая висела на спинке кровати, но Оливия схватила меня за пальцы и дергала мою руку из стороны в сторону.

– Представь, меня положили в больницу, потому что у меня нормальная температура. Доктор Гёрц раздул эту историю до невероятных размеров и требует, чтобы я осталась здесь на ночь! Меня удерживают против воли, – заявила Меган, пристально следя за выражением моего лица.

Оливия отпустила мою руку, и я наконец прочел больничную карту. Доктор Гёрц подозревал у Меган аритмию.

– Ты потеряла сознание? – спросил я.

Она только пожала плечами.

– Устала, вот и все. Доктор Гёрц зря напридумывал ужасов.

– Он прав. Тебе лучше остаться в больнице, – подтвердил я.

Меган недовольно скривилась.

– Вы, врачи, вечно преувеличиваете!