Рождённый бурей

— Мы, большевики, прежде всего задаем себе вопрос: что нужно рабочим и крестьянам? И отвечаем: спокойно жить и работать. А они в настоящее время сидят в окопах, вынуждены умирать и кормить вшей. А для чего? Для того, чтобы богатеи набивали свои карманы золотом.

Николай ближе подвинулся к трибуне. Ему пришлись по душе эти слова, да и сам оратор сразу понравился.

— Кто даст мир и землю народу? — Опять услышал Николай вопрос. — Помещики? Капиталисты? Не ждите от них этого. Вместе с Керенским они заинтересованы в войне и гонят народ на новую бойню.

Сзади Николая кто-то крикнул: «Долой!» К нему бросились несколько рабочих, и среди них Николай увидел брата. Он схватил кричавшего за модный галстук-бабочку, и тот смолк, сжался весь, а когда вырвался из крепких рабочих рук, нырнул в толпу и больше не показывался.

— Мир и землю рабочие и крестьяне могут получить только от большевиков, потому что они — это те же рабочие и крестьяне. Поэтому я призываю голосовать за большевистский список.

Когда оратор сошел с трибуны, Николай приблизился к нему и решительно сказал:

— Я буду голосовать за большевиков.

— Ты правильно решил, мальчик. Только тебе придется немного подождать, подрасти. Да ты приходи ко мне.

Так юноша Островский познакомился с председателем Шепетовского ревкома Иваном Семеновичем Линником.

Вскоре Николай пришел в ревком. Иван Семенович усадил его рядом, стал расспрашивать, кто он, где и с кем живет.

И словно наяву Николай увидел свое детство. Вспомнил село Вилия Ровенской области (бывшей Волынской губернии), где родился, самоучкой научился читать и писать, где с похвальным листом окончил сельскую школу.

Однажды отец принес домой весть о первой мировой войне. Им пришлось бросить свой дом и пробираться в глубь Украины. Около двух месяцев ехали они по ухабистым дорогам на чужой телеге. На привалах под детский плач и рев скотины взрослые говорили о тяжелой доле рабочего человека, о жадности и несправедливости богатых.

Так добрались они до Шепетовки. Что делать? Остановиться здесь или податься дальше? А что там? Никто не встретит с распростертыми объятиями.

— Здесь бедовать будем. Тут хоть мельница есть, лесопильный завод, железная дорога с мастерскими, — можно где кусок хлеба заработать, — сказал отец и пошел искать работу.

Ольга Осиповна, мать Николая Островского, жила у старшей дочери — Надежды под Петербургом. Получив известие о переезде семьи, она немедленно приехала в Шепетовку.

Засучив заплатанные на коленях холщовые синие штаны, в выцветшей серой рубашке, Николай таскал камни, месил глину, — помогал семье строить хату неподалеку от пруда.

Вся дальнейшая жизнь Николая Островского и его семьи связана с этим небольшим украинским городком. Николай быстро полюбил и пруд, и гоготание гусей, и всплеск рыбы, и воздух, напоенный запахами осоки и кустарников; привык и к разноголосым гудкам паровозов железнодорожного узла, где скрещивались пути, по которым везли людей и грузы на Новоград-Волынский и Жлобин, на Изяславль и Проскуров, на Здолбунов и Варшаву, на Казатин и Киев.

Как-то все шесть линий железнодорожного узла были забиты эшелонами. Те, что шли на запад, на фронт, долго не задерживались. Не успевали солдаты наполнить свои котелки кипяченой водой, как щеголеватые офицеры загоняли их в вагоны и состав трогался, звонко гремя буферами. Солдаты нахлынувшую грусть отгоняли разудалой песней: «Соловей, соловей-пташечка…»

— А друзья есть у тебя? — спросил Иван Семенович.

— Сережка Ковальчук. Мы все время вместе.

И опять вспомнил Николай, как два года назад он шел разгружать уголь и на станции его остановил рабочий, смерил взглядом, а затем сказал:

— Помоги мне в одном деле.

— В каком?

— Вон видишь паровоз, что паром окутан? Солдаты возле него.

— Вижу.

— Будь добр, отнеси машинисту этот сундучок. Жена ему харчи приготовила, а мне несподручно сейчас туда идти. Да скажи ему, что мамка передала.

Николай не знал, что в сундучке прокламации, подхватил его и бегом к паровозу. А машинист уже заметил, сошел на землю и, не успел еще Николай подбежать к нему, крикнул:

— Давай, сынок, быстрее, а то я и так опаздываю!

Солдаты пропустили Николая, один даже помог машинисту забросить сундучок в кабину паровоза.

— Скажи матери, что я завтра вернусь! — крикнул машинист и дал длинный гудок.

Когда Николай вернулся к рабочему, увидел мальчика такого же возраста, как и он сам, тот тяжело дышал, на носу поблескивали капельки пота. Голубые глаза его сожалеючи смотрели на уплывающий состав с солдатами, пушками и лошадьми.

— Познакомься, — сказал рабочий Николаю. — Это Серега, сын того машиниста. Припоздал малость. А тебя как зовут-величают?

— Колька.

— Ну вот и хорошо, Коля. Выручил ты нас. Теперь поговорите, а я пойду.

С тех пор Николай стал закадычным другом Сергея Ковальчука.

А жизнь в то время была тяжела и противоречива. Грохотали пушки первой мировой войны. Лилась кровь рабочих и крестьян. Царь издал закон, по которому за всякие «крамольные речи» угрожала смерть. Но Ленин, большевики разоблачали грабительские цели войны, говорили о близости революции.