Розы и хризантемы

— Ах, орот! — передразнивает мама. — Орот, это еще ничего. Дорогой Жорж временами и поколачивал. Когда бывал не в духе. Да-да, не притворяйся, что ты ничего не помнишь. Визжала, как кошка драная. Я однажды по глупости вздумала заступиться, так он, ничтоже сумняшеся, вышвырнул меня за дверь. Ночь, холод, темень, кругом жулики, бандиты — белые, красные, зеленые, — и будь здорова, иди куда знаешь. Главное, стыдно было даже признаться кому-нибудь.

— Я думала, ты пойдешь к Наде, — говорит бабушка.

— Какой Наде? Какой Наде? Что ты выдумываешь? Что ты чушь городишь? Тетя Надя в это время жила в Азове. Ты что, не помнишь? Окончательно ум за разум заехал? Конечно, я пошла к Покровским. Может, не самое удачное решение, но что же оставалось делать? Сидеть до утра на крыльце? И вообще, я твердо решила, что ноги моей больше не будет в этом чертовом доме. Жить под одной крышей с этим уродом! Нечего сказать, прекрасного нашла себе сожителя — бездельник, недоучка, вообразил себя великим художником, идиотские картины малевал! Продавал наши вещи и приобретал себе краски. Когда в доме жрать было нечего! Что ж, как говорится, по барину и говядина. Такого человека, как мой отец, умудрилась променять на этого дегенерата. Да… Это, конечно, твое частное дело. Вольному воля. Я тебе не советчик. Непонятно только, зачем ты теперь приползла.

Бабушка шмыгает носом и всхлипывает все громче. Папа что-то насвистывает, глядя в окно.

— Старая комедиантка! Замужество на седьмом десятке лет! Двух мужей ей было недостаточно! Нужно было еще отличиться — выставить себя на потеху всему свету. Впрочем, чему ж тут удивляться? Естественный финал дурацких поступков. Вообще всей идиотской жизни.

— Я хотела как лучше! — говорит бабушка. — Я думала, ты будешь рада.

— О да, разумеется! Как не радоваться… Ты всегда хочешь, как лучше. Благими намереньями ад вымощен.

Тетя Настя проходит по коридору и заглядывает в нашу комнату.

— Не стой на пороге, закрой дверь! — говорит мама. — Еще долго терпел, надо заметить. Другой бы на следующий день выгнал. Я, между прочим, с самого начала ни одной минуты не сомневалась, что тем все и кончится.

— Тут, Ниноленьки, мои вещи… — Бабушка переволакивает через порог свою кошелку.

— Не знаю, — говорит мама. — Если тебя еще не выписали от нас… Что это — матрас? Верно, уже превратился в ком грязи.

Бабушка затаскивает матрас на сундук и принимается стелить себе.

— Подожди, я прежде посмотрю, нет ли клопов. Не хватает только, чтобы ты нанесла мне всякой гадости. Невеста! Уж лучше бы сидела тихо и не смешила народ.

— А счастье было так возможно, так близко… — вздыхает папа, вставляя в машинку чистый лист бумаги.

— Разумеется, вернулась, — сообщает мама Елизавете Николаевне на кухне. — Я ничего другого и не ожидала. Медовый месяц оказался недолог. Супруг потребовал, чтобы женушка варила суп, и любовь растаяла как дым. Как майский снег!

У всех девочек есть ластик. Только у меня нету. Мама говорит, что я прекрасно обойдусь и так. Непроливашку она мне в конце концов купила — Марья Трофимовна специально вызывала ее в школу, и она купила, а ластик точно не купит. Света Васильева потеряла свой ластик, и ей сразу купили новый. Если бы у меня был ластик, я бы ни за что его не потеряла. Интересно, кто нашел тот ластик, который Света потеряла? А вдруг я найду какой-нибудь ластик? Кто-нибудь потеряет, а я найду. Иногда у нас в классе случается, что у кого-нибудь ластик падает на пол. Но это не считается, нельзя поднять его и забрать себе, нужно спросить, чей он. А на улице можно взять себе. Я однажды нашла на улице тридцать рублей. Мы с мамой шли по Башиловке, и я вдруг увидела, что возле дерева валяются деньги. А мама ничего не заметила. Если бы я не показала ей, она бы так и прошла мимо.

А еще один раз мы с ней нашли кусочек вареного мяса. Возле нашего подъезда. Завернули за угол и увидели на снегу кусочек мяса. Наверно, кто-нибудь положил за окошко на мороз, чтобы не испортилось, а оно свалилось. Вареное мясо очень вкусное.

Надя Найденова всегда кладет свой ластик на самый краешек парты. Она плохо слышит и поэтому сидит на первой парте — перед столом Марьи Трофимовны. Я всегда смотрю на Надин ластик, когда выхожу из класса. Такой хорошенький новенький ластик… Если чуть-чуть, самую капельку, протянуть руку, можно дотронуться до него. Как будто нечаянно. Марья Трофимовна редко выходит из класса, но, когда она смотрит в журнал, она ничего не замечает. Она вообще не очень хорошо видит. Нужно только дождаться, чтобы все девочки вышли. Я и так почти всегда выхожу из класса последняя. Нужно пройти поближе к Надиной парте. Как будто чуть-чуть стукнуться об парту и взмахнуть рукой. Вот так…

Я взмахиваю рукой, дотрагиваюсь до ластика и смотрю на Марью Трофимовну. Нет, она не подымает глаз от журнала. Ластик у меня в ладони. Я опускаю руку в карман фартука. Потом перепрячу его куда-нибудь в другое место, а пока пускай полежит тут.