Розы и хризантемы

— А как фамилия твоего папы?

— Штейнберг.

— Василий Семенович, вы знаете такого — Штейнберг?

— Откуда мне знать, — отвечает голос за перегородкой.

Они уходят, а я опять сижу и жду. Наконец появляется папа.

— Почему ты так долго? — спрашиваю я.

— Нужно было, маленький, вычитать гранки, — объясняет он. — А они еще не были готовы. Пришлось ждать.

Мы спускаемся по лестнице и встречаем какого-то дяденьку с сыном. Папа приподымает шляпу, раскланивается с дяденькой, жмет ему руку и принимается разговаривать. Сын дяденьки размахивает большой красной деревянной саблей. Хорошо бы мне купили такую саблю… Нет, мне не купят — у нас нет денег… Мне ужасно, ужасно хочется такую же красную саблю! Но даже если бы у нас были деньги, мама все равно сказала бы, что я уже вышла из детского возраста. Я знаю, она все время так говорит.

Я потихоньку дергаю папу за руку: папа, пойдем!..

— Подожди, маленький, — отвечает он и продолжает разговаривать.

Разговаривает и смеется. Как будто этот дяденька рассказывает что-то очень смешное. По-моему, ничего смешного он не рассказывает.

Я не хочу смотреть, как этот мальчишка машет своей саблей. Он нарочно дразнит меня. Я отпускаю папину руку и иду на нижнюю площадку. Папа все разговаривает и смеется наверху. Даже и не думает прощаться…

— Зачем ты так долго разговаривал? — спрашиваю я, когда мы наконец выходим из здания.

— Тише, маленький, — говорит папа. — Понимаешь, это очень-очень нужный человек…

— Зачем он нужный?

— Это критик Яцовский. Когда твой старый мудрый отец закончит наконец свой роман и когда этот роман напечатают, Яцовский напишет на него положительную рецензию…

— А если ты не будешь с ним разговаривать, он не напишет?

— Если не буду, то, скорее всего, не напишет.

— Ниноленьки, Сашка хочет ехать в гости! — сообщает бабушка.

— Какой Сашка? Какие гости? Что ты ерунду болтаешь! — Мама ставит на подоконник горячий чайник.

— Мой брат Сашка. К нам в гости. Вот — письмо прислал.

— Только его мне тут не хватало! Нет, как вам это нравится — сначала выставил дорогую сестрицу на мороз, а теперь готов ехать к ней в гости! А может, ты его сама пригласила? С тебя станется! — Мама отбирает у бабушки письмо и принимается читать.

— Я не приглашала, я только писала, что Павел Александрович вернулся из Германии и привез много вещей.

— Ну, что ты ненормальная, это давно известно. — Мама бросает листки на стол. — Но чтобы приглашать эту свинью, этого мерзавца — нет, просто уму непостижимо! Он ее вышвырнул из дому как собаку, а она, оказывается, ведет с ним переписку!

Бабушка кряхтит, топчется возле стола, поправляет на носу пенсне.

— В гости приглашает! Жаль, очень жаль, что ты там не сдохла, на этом вокзале.

— Это не он вышвырнул, это Маруська, — заступается бабушка за брата Сашку.

— Маруська? А кто «руки в бруки»? Кто не соизволил даже ответить на мое письмо, когда я просила, чтобы он разыскал тебя? Брат! Сукин сын, мерзавец, каких свет не видывал! Нет, я не могу, мне от этого всего просто плохо сделалось. — Мама опускается на стул. — В гости он, видите ли, желает! Напиши, что мы чрезвычайно тронуты. Бесконечно счастливы!

— Он, Ниноленьки, станет спать на полу.

— У себя дома! Хоть на полу, хоть под полом. У себя дома!

— Может, Ниноленьки, — бабушка начинает всхлипывать, — это последний раз… Может, умру и больше его не увижу…

— Невелика потеря. На том свете свидитесь.

— Ты не знаешь, — плачет бабушка, — он маленький настоящий ангелочек был… Бывало, спит, а я сижу и смотру… Такое важное дитя… Лобик беленький, щечки пухленькие…

Папа сопит в своем углу, потирает ладонью подбородок, собирается как будто что-то сказать, но ничего не говорит.

— Ну, что с ненормальной разговаривать! — Мама поджимает губы. — Что ни день, то новые фокусы.

— Он был на четыре года младше меня… — всхлипывает бабушка. — Нельзя, Ниноленьки, родная кровь… Он нам сала привезет…

— Да, прежде был на четыре года младше, а теперь сделался на восемь старше! Все, не желаю этого слушать! Сейчас же садись и пиши, чтобы не смел и думать! Близко к дому не подпущу! Понятно? И покажешь, что ты там насочиняла.

— Как можно? — убивается бабушка. — Он билет купил. И Маруська станет смеяться. Он, Ниноленьки, водки привезет…

— Водки! А, вот в чем дело!.. Чтобы вы тут напивались с дорогим братцем! Вот этого мне действительно не хватало! Все! — Мама колотит кулаком по столу. — Надоело слушать этот бред! И имей в виду: кончится тем, что в один прекрасный день я отправлю тебя в желтый дом. Да, да, я не шучу! У меня уже нет сил терпеть твои выдумки. Ты меня вынуждаешь принять меры!

— Хорошо, — сдается бабушка. — Раз ты не хочешь, напишу, чтобы не приезжал. Напишу, что мы все лежим в холере.

— Хоть в холере, хоть в чуме, но чтобы духу его тут не было!

— Наденька, ничего если я несколько задержу вам деньги? — спрашивает мама.

Наденька гладит белье на одной половине стола, а я на другой делаю уроки. Марья Трофимовна задала нам написать сочинение: «Первый снег». Нужно придумать про это целую страницу.