Розы на асфальте

Они даже не попытались спасти Дре, только взглянули на него и отошли. Я ругался, кричал на них, угрожал избить, если они не займутся своей работой. Это же мой кузен, я знаю его как облупленного. Он боец, настоящий мужчина, и плевать, что пуля в голове, все равно справится! Обязательно!

Его укрыли белой простыней и оставили лежать на улице. Уже не человек, а просто часть места преступления.

Копы разыскали Тони-с-Остановки и допросили, но забирать не стали. Не тот он тип, чтобы грабить или убивать. Киша слышала по телефону, как грабитель велел Дре отдавать барахло. Бумажник и часы пропали, наркоты в машине тоже не нашли, иначе копы непременно бы заявили. Короче, записали как случайное ограб- ление.

Но я-то знаю: когда убивают одного из Королей, ищи Послушников. Я отлично помню, кто советовал моему кузену поберечься.

Теперь пускай Ант сам побережется. Клянусь, если его рук дело – убью. Как же иначе? За своего брата, родную кровь, я никого не пощажу.

Мир без Дре имеет наглость вращаться как раньше: кто смеялся – смеется, кто мечтал – мечтает, только Дре уже не может, и мне не хочется. В школу не хожу, на работу тоже. Ма не заставляет, и мистер Уайатт разрешил отдыхать сколько надо. Какой во всем этом смысл, когда одного из самых важных в моей жизни людей сегодня засыплют землей в яме на кладбище возле шоссе, словно он не был чьим-то сыном, отцом, женихом, племянником, двоюродным братом. Моим старшим братом.

Папец сказал как-то, что каждому в жизни достается своя скорбь. По-настоящему я это понял только сейчас. Как будто на спину взвалили целую скалу, и хочется орать и плакать, чтобы не так болело.

Мужчинам нельзя плакать, мы должны быть сильными и с честью нести свою тяжкую ношу. Хорош я буду, если стану лить слезы рядом с тетушкой Нитой – мне надо ее утешать. Ма тоже плачет все время, ей тоже нужна моя помощь. За дядюшкой Рэем ухаживать непросто, он с характером, и его я беру на себя. Киша ходит вся убитая, словно зомби; надо следить, чтобы не забывала поесть. А малютка Андреана то и дело спрашивает, где папа, не понимает же еще ничего. Кружу ее «самолетиком», но ни разу не смог рассмешить, как Дре.

Ну и с сыном приходится возиться. Получается, самому особо скорбеть некогда.

Сегодня я должен собраться ради своей семьи. До похорон два часа. Миссис Уайатт пришла пораньше и забрала Сэвена к себе. Такое зрелище не для младенцев, да и не место младенцам на похоронах.

Когда я застегиваю рубашку, в комнату заглядывает Ма. На ней черное платье и домашние тапки: туфли на каблуке она всегда надевает в последний момент.

– Готов, деточка? Лимузин сейчас подъедет к дому твоей тети, я хочу, чтобы мы ехали вместе с семьей.

– Почти, только галстук завяжу.

Она заходит.

– Дай я. Ты уже такой взрослый, тебе и помощь моя почти не нужна.

– Буду только рад, если ты станешь менять Сэвену подгузники.

– Нет уж, предоставлю тебе, – хмыкает она, встает на цыпочки и накидывает мне на шею галстук. Я давно перерос Ма, но все еще чувствую себя перед ней мальчишкой. – Бабкино дело – обнимать, целовать и баловать. Подтирают задницу пускай родители.

– Баловать у тебя хорошо получается, – я не могу сдержать улыбку.

– Твоя бабуля до сих пор бы тебя баловала, разреши я ей. Она покупала тебе такие славные костюмчики. Мой Засранчик всегда одевался с иголочки.

– Ну, ма-ам! – морщусь я под ее смех. – Пора бы уже забыть эту детскую кличку, ну правда.

Она ласково треплет меня по волосам. Я на днях распустил косички, пусть растут как хотят.

– Какой бы ни был взрослый, ты всегда останешься моим Засранчиком. – Губы ее дрожат, улыбка кривится, глаза наливаются слезами. – Я… Я все думаю о том дне… Сегодня могли хоронить тебя.

Вызвав скорую, миссис Уайатт сразу позвонила Ма в отель, и та сорвалась домой. На месте убийства уже толпились копы и зеваки, пришлось остановиться за пару кварталов. Она подбежала, выкрикивая мое имя, и обняла меня так крепко, словно никогда не выпустит.

Вытираю ей щеки. Видеть материнские слезы – хуже всего на свете.

– Все окей, мам, со мной все в порядке.

– Нет… – Она качает головой. – Ты с тех пор даже не заплакал ни разу.

Камень на душе вновь наливается весом. Я расправляю плечи.

– Не волнуйся за меня.

– Я только этим и занимаюсь всю жизнь.

Она долго не отпускает мой взгляд. Это еще тяжелее, чем камень… но я не сломаюсь. Просто не могу, не имею права.

Целую ее в лоб.

– Я выдержу, мама.

– Мэверик…

– Поехали. – Беру ее за руку. – Не то опоздаем к лимузину.

* * *

Похороны прошли словно мимо меня. Помню их только урывками. Гроб, Дре в костюме, приготовленном к свадьбе. Тетушка Нита заходится в горестном вопле, Ма с бабулей пытаются ее успокоить, но сами рыдают. Киша едва не падает в обморок, кто-то забирает у нее Андреану и выводит наружу.

Гроб установлен в глубине церкви. Короли тоже здесь, в сером и черном, с лицом Дре на футболках, – все стоят, чтобы можно было рассадить родственников покойного, такова традиция. Когда мы входим, Кинг мне кивает: держись. Он навещал нас всю неделю.