Розы в снегу

— Прошу всех в дом! — широким жестом Лютер пригласил собравшихся войти.

В окружении гостей подошел он к пожилой чете. Мать Лютера молча разглядывала свои сложенные на коленях руки, отец пристально всматривался в незнакомые лица.

— Дорогие родители, познакомьтесь с моими друзьями. Впереди — храбрый торговец Коппе, тот самый, что умыкнул мою невесту из монастыря…

Кэте меж тем поспешила на кухню. Вероника, лучшая повариха Виттенберга, командовала там целым сонмом служанок — их по случаю торжества прислали Лютерам друзья.

— Почему никто не помешивает суп? Он же пригорит! — Кто научил тебя бросать в суп чеснок целыми долькам бестолковая? Лук следует резать тонкими пластинками, не рубить! — так, шумя и ругаясь, носилась она по кухне, в то время как Кэте протирала занятое по случаю праздника у Кранахов столовое серебро. Суп исходил паром, мясо скворчало на огне, у входа радостным «здравствуйте» приветствовали новых гостей. Громкие голоса потребовали невесту на выход. Кэте поправила чепец, вытерла фартуком раскрасневшееся лицо и поспешила на улицу. У дверей приветственно зазвучал голос Кранаха.

Лютер сидел во главе стола — отец находился от него по правую, а мать по левую руку. Бывший монах не лез за словом в карман, отвечая на соленые шутки друзей. Его отец довольно улыбался.

Звон колоколов прервал разговоры. Гости стали подниматься, готовясь к торжественному выходу.

— О, Кэте, тебе надо привести себя в порядок! — Барбара Кранах укоризненно покачала головой и принялась поправлять сбившийся набок чепец Катарины, затягивать ее корсет, приводить в порядок банты и кружева, пока Лютер не заявил нетерпеливо:

— Оставьте ее в покое, госпожа Барбара, для меня она и так хороша!

Кэте глубоко вздохнула и заняла место подле Лютера. Лицо ее горело. Не столько от кухонного жара, сколько от внутреннего огня. За новобрачными шли родители. Старый Лютер в коричневом камзоле, прямой и гордый, и рядом с ним — согбенная жена.

Когда торжественная процессия приблизилась к церкви, двери домов отворились. Изо всех окон глазел народ, детям называли монаха и монахиню, празднующих бракосочетание. И то, о чем добропорядочные граждане перешепнулись, студенты возвещали громогласно:

— Смотрите: грядут новые времена! Скоро воцарится антихрист…

И звон колоколов не мог заглушить эти насмешливые возгласы, но Катарина, как всегда, держалась прямо. Без колебаний ступила она вместе с мужем под прохладные своды церкви.

***

Кэте с трудом отворила тяжелую монастырскую дверь и вышла во двор, в прохладу благодатного летнего утра. Когда первые солнечные лучи ласково обогрели руки молодой женщины, из ее груди вырвался невольный возглас радости.

Но для молитв и песен не оставалось времени. Заспанная служанка пересекла двор и остановилась, ожидая указаний. Со стороны птичника доносился шум и гам. Вслед за служанкой в дверях появился Лютер.

Он увидел жену: фартук, высоко засученные рукава — и его глаза заблестели:

— Вижу, Кэте, ты хочешь подтвердить правоту царя Соломона, утверждавшего, что благоразумная жена превыше злата и жемчуга?[34]

Но во взгляде, которым он окинул ее полные руки и голые щиколотки, было нечто большее, чем простая радость человека, заполучившего в супруги работящую и благоразумную женщину.

— Ах, господин доктор, — смущенно ответила Кэте, если вот так хорошо выспишься, то и…

Они глянули друг другу в лицо и улыбнулись.

Мимо них просеменил Вольф. Судя по всему, ему не очень то нравилось, что с того времени, как Катарина перебралась в Черный монастырь, солнце начало вставать раньше.

— Постой-ка, Вольф, не поможешь ли ты сегодня мне в пивоварне? Но сначала я принесу воды для кур. Да и козы блеют, просятся на волю. Пойдемте, милый господин доктор, я покажу вам новорожденного козленка…

И с этими словами она схватила мужа за рукав и потянула его через порог на улицу. Рядом с входной дверью, на свежевскопанной земле рос невесть откуда взявшийся розовый куст. Лютер в задумчивости замер около него.

— До чего хорош!

Кэте повернулась на каблуках и со смехом хлопнула в ладоши:

— Вы находите? Теперь у доктора Лютера перед домом благоухает живая роза!

И быстрыми шагами пошла через широкий двор.

В это мгновение застучали по булыжнику колеса и с улицы въехал фургон. Катарина, не оглядываясь, поняла: это Коппе.

— Эй! Эй! — закричал старый фурман и подбросил свою шапку в воздух.

— Кого вы нам сегодня привезли, дружище?

— Монахиню, любезный господин доктор, монахиню, кого ж еще!

Катарина громко рассмеялась, но Коппе осторожно, с хитрой усмешкой откинул тент. Там среди бочек сидела, сжавшись в комочек, белая фигура:

— Тетя Лена!

Кэте протянула к монахине руки:

— Тетя Лена!

Пока Коппе помогал хрупкой женщине выбираться из фургона, Катарина изнывала от нетерпения.

— Я же сказал, господин доктор, — монахиня!

Кэте обняла тетю, а растроганный Лютер поглядывал то на белую розу, то на белую монахиню. И наконец, поклонившись, произнес:

— Фрейлейн Магдалена фон Бора — ведь это можете быть только вы. По-моему, даже меня не обнимала жена с такой любовью… Добро пожаловать в наш дом!