Рцы слово твердо. Русская литература от Слова о полку Игореве до Эдуарда Лимонова

Евгений Рейн: Да, это его детские ранние стихи. Но он любил Россию очень. Он так переживал даже не распад Советского Союза, а распад России. Вот его стихи об Украине – это свидетельство того, что он переживал за наше славянское пространство. Он был патриот и одновременно космополит…

Леонид Велехов: Гипотетически предполагая и зная особенности его взглядов, несколько великодержавных, как бы он отреагировал на сегодняшние события?

Евгений Рейн: Он бы, безусловно, крайне приветствовал присоединение Крыма.

Леонид Велехов: Серьезно? Вы уверены?

Евгений Рейн: Абсолютно! Он любил Крым. Он постоянно ездил в Коктебель, в Ялту. «Крым должен быть русским», – он мне говорил.

Леонид Велехов: То есть эта тема и тогда его уже занимала?

Евгений Рейн: Да.

Леонид Велехов: И никакой контекст международной реакции на него не повлиял бы?

Евгений Рейн: Абсолютно! Он ненавидел либеральную мишпуху»[123].

Развитое чувство долга перед русской поэтической традицией вряд ли бы позволило ему дезертировать тогда, когда отвратительное бегство из языка Пушкина в «сад Меттерниха» грозило бы превратить в развалины лучшее из пространств его Империи.

Уроки русского. Валентин Распутин

С уходом из жизни Валентина Григорьевича Распутина стало историей одно из самых ярких направлений в истории русской литературы – деревенская проза. Распутин был в каком-то смысле капитаном той моторной лодки деревенщиков, которые с конца 1950-х отправилась в путь по северным и сибирским русским рекам. Россия потеряла не только великого писателя, но и яркого и авторитетного общественного и политического деятеля: он был одним из столпов русского национального консерватизма.

Одна из серьезных проблем русской литературы – периодическое несовпадение таланта большого художника и могучего сердца патриота, искренне и сильно любящего Россию и русский народ. Это случалось и в XIX веке, когда душа Тургенева оцепенела перед демонами западничества, Толстой от патриотизма «Войны и мира» перешел к пораженческим размышлениям Левина в финале «Анны Карениной», да и на этом не остановился, Чехов старался быть вне политики, но со всеми интеллигентскими предрассудками.

В ХХ веке и вовсе возникла трагическая разделенность, когда любить Родину и любить режим оказалось не совсем одним и тем же, а потому многим стало проще не любить все скопом. Фигура «писателя-патриота», совершенно естественная для Пушкина и Достоевского, внезапно оказалась внутренне противоречивой. «Если он большой писатель, то не патриот, а если патриот, значит пытается компенсировать этим свою вторичность как писателя», – нашептывали моему поколению критикессы из «Огонька». В этом смысле в настоящий туннель клеветы попал Александр Солженицын, – для того, чтобы признать его значение, его считали необходимым выставить антипатриотом, каковым этот пламенный защитник русского национального достоинства конечно же не был и быть не мог (но он отказывался свою верность России превращать в лояльность к терзающим её демонам).

Все эти хитросплетения разрушал один феномен – деревенская проза 1950–80-х годов и, прежде всего, лидеры этого направления – Василий Белов и Валентин Распутин. Никто ни по какому самому строгому счету не рискнул бы назвать их слабыми писателями – очевидно было, что перед нами одна из вершин русской прозы. И в то же время рядом с нами жили люди убеждений, люди пламенной русской идеи, бескомпромиссные ко всем и ко всему, что разрушало любимую ими Россию – будь то западническая пошлость интеллигенции, нравственная деградация, утопические хозяйственные эксперименты советской власти или историческое беспамятство.

В форме литературного процесса началась в 1960–1970-е и продолжается до сего дня национально-освободительная борьба русского народа против всевозможных метастазов «ленинской национальной политики», превратившей русский народ, его территорию, его хозяйство, его культуру в резервуар для питания враждебных русским государств.

Те десятилетия для всего мира стали «весной этносов», с увлечением открывали себя кельты, в моду входил «фолк», внезапно стало хорошим быть не гражданином мира, а держаться корней. Не была исключением и Россия: здесь переоткрывали русскую идентичность, историю, поставлен был вопрос о сохранении исторических памятников. В гениальном «Ладе» Василия Белова русский человек обнаружил, что у него есть целостная традиционная культура, еще не вполне убитая «новой исторической общностью – советским народом».

Но писателям-деревенщикам выпала куда большая честь, чем просто переоткрыть русскую культуру. Они своим словом остановили фактический геноцид русского этноса.

Основой русского мира была весьма специфичная ячеистая модель расселения небольшими деревнями. Именно эта модель позволила при крайне низкой плотности населения занять то огромное пространство, которым мы заслуженно гордимся.