Возможно, он сильно переживал за королеву Марию и ее позор. И, возможно, именно ему принадлежит идея написать письма Агнессе. И он же мог убедить королеву, что ему стоит поехать в Лош и помочь Повелительнице красоты с лечением. По доброте душевной Мария согласилась. А в Лоше добрый лекарь вместо того, чтобы лечить Агнессу, начал давать ей яд. Сначала небольшими дозами, чтобы облегчить ее дискомфорт из-за обильных выделений из кишечника. А во время поездки в Жюмьеж и по прибытии туда он увеличил дозу яда и продолжал давать его Агнессе также после родов. Возможно, он действовал по собственной инициативе, а королева Мария действительно хотела помочь Агнессе. Ведь она ездила со двором и могла пользоваться услугами лекаря Карла и, значит, особо не нуждалась в присутствии личного врачевателя. И все же – как бы ни был Пойтвин предан королеве, неужели он настолько сильно переживал за Марию, что решился на убийство ее соперницы – преступление гораздо более тяжелое, нежели прелюбодеяние?
Или все-таки именно королева Мария убедила своего лекаря поехать в Лош? Может быть, она опасалась, что на этот раз Агнесса родит совершенно здорового мальчика и это как-то отразится на положении ее собственного маленького сына? Возможно, Мария надеялась, что тяжелое путешествие спровоцирует выкидыш у Агнессы или даже сведет ее в могилу. В общем, такой план мог задумать как доктор Пойтвин из своего преклонения перед королевой, так и сама королева из своей любви к мужу.
Мне в голову приходит еще одна мысль. Пойтвин знал и то, что дофин Людовик ненавидел свою жену, Маргариту Шотландскую, и то, что она не могла или не хотела подарить ему наследника. Возможно, он даже разделял с дофином мнение, что Маргарита не подходит на роль будущей королевы. Доктору Пойтвину Людовик был обязан своим благополучным появлением на свет. Насколько тот был близок с дофином? Мог ли этот добрый лекарь избавить его от неподходящей жены в интересах Франции? Агнесса и Маргарита любили друг друга; обе ненавидели дофина; обе женщины умерли под наблюдением одного и того же лекаря, и обеих перед смертью лечили одинаково. Пойтвин производил вскрытие и дофинессы, и Агнессы Сорель – в обоих случаях в одиночку. А это значит, что свидетелей, способных подтвердить наличие или отсутствие яда в их телах, не было!
Гильом Гуфье
Он также был фаворитом Карла VII и одним их тех немногих придворных, кого король удостаивал чести разделить с ним свое ложе. А это совершенно особая привилегия! Более того, ему единственному Карл доверил тайну, которой с ним Жанна д’Арк поделилась в Шиноне. О том, что у короля с Жанной есть своя тайна, при дворе знали все. Но сколько бы я не пытался, я так и не смог ее выяснить. Не удалось это и королеве Иоланде – она сама мне сказала об этом. По имеющимся у меня сведениям – а они у меня верные – Гуфье никогда и никому не раскрывал этой тайны. Или ему хорошо платили за молчание? По протекции короля, Гуфье пользовался у меня неограниченным кредитом. Иными словами, это был человек, на благоразумие и осторожность которого его хозяин мог всецело полагаться, но который, тем не менее, не выказывал преданности даме его сердца. Но зачем было Гуфье отравлять Агнессу Сорель? Разве он не человек короля? А король ведь искренне любил Агнессу – я в этом уверен! Мог ли Гуфье состоять еще и в услужении у дофина? Или в союзе с Антуанеттой? Он был с нами в Жюмьеже и имел возможность добавить побольше ртути в лекарства.
Вот мои главные подозреваемые в отравлении Агнессы. Хотя от моей опалы выиграли также Антуан де Шабанн и Этьен де Шевалье – они задолжали мне уйму денег. С другой стороны, ни тот, ни другой не обвинял меня в убийстве Агнессы. Впрочем, не обвинял меня в нем и Гильом Гуфье. Да, у большинства людей при дворе имелись мотивы для моего устранения, но ни у кого из этих придворных не было настоящего мотива для отравления Агнессы. Возможно, она все-таки умерла естественной смертью и дело об отравлении было состряпано с единственной целью – арестовать меня? Однако обвинение против меня рассыплется сразу, как только лекарь засвидетельствует, что не обнаружил яда в теле Агнессы. И это известно двору. Следовательно, обвинять меня бессмысленно.
Время идет – дни обращаются в недели, а недели в месяцы. И меня опять перевозят в другое место. И мне уже все равно – куда. Мой кошмар не заканчивается, хотя друзья находят способы облегчить мои страдания слабыми утешениями – большим количеством одеял, лучшим питанием и писчими принадлежностями. Мой ум продолжает блуждать в потемках предположений, не находя никакого решения.