Ртуть и золото

Тремуй текуче раскланялся и улизнул – на антресоли, а Петер и Яков возвернулись на свои шестые небеса. По счастью, белокурый шулер-француз уже составил свою вожделенную партию и сидел за столом в окружении двух лупоглазых недорослей и еще одного лютеранского падре, почему-то не в мужской носатой, а в женской бархатной полумаске. Как только Яков появился в зале, шулер-пастор повернул голову и уставился на него в упор мертвенными круглыми глазищами. Сосед его по столу, такой же пастор, но вдвое изящнее и тоньше, не глядя, наугад протянул руку и кончиками пальцев поворотил лицо белокурого игрока – обратно к карточному вееру, и все так же, не отрывая глаз от собственных карт, что-то прошипел ему сердито, одними бледными злыми губами.

– Что он сказал ему? – шепотом спросил любопытный Петер. – Ты же наверняка понял.

– Да, я понял, – отвечал добросердечный Яков. – И тебе скажу, тебя это тоже касается. Он сказал: «Не отвлекайся от игры, коко».

Служитель, изящный вертлявый юноша, поманил Петера и Якова за освободившийся стол, и братья последовали за ним – среди разношерстных игроков «шестого неба». Яков оглянулся напоследок – как там дела у француза? Тот сидел, весь в игре, и уже, наверное, вовсю мухлевал – такое у него сделалось вдохновенное лицо. Яков невольно зацепился взглядом за его соседа, того, что в дамской маске. Что-то было в нем – то ли знакомое, то ли не то. Серьги, женская маска – может, девка переодетая, здесь Москва, чего не бывает. Яков и за своим столом, играя, все взглядывал на него – что-то в этом втором пасторе его цепляло, кололо, как булавка, забытая в шве. Голубоватый муар ночной щетины – нет, точно не девка. Но – длинные серьги, и черные длинные волосы, блестящие, зализанные назад гладко-гладко, и лишь за ушами переходящие в волны и колечки. Яков не знал его – но ему казалось, что все-таки знает. Он так таращился, что игрок поймал его взгляд, тонко улыбнулся бледными, совсем бескровными губами и подмигнул доктору, явно веселясь от внимания молодого красавца. Так вот же! Или же нет – у того, на галерее, были светлые волосы…

– Так же, кусок за куском, ты и вытягиваешь из меня мою душу…

– У тебя ведь нет – никакой души.

Господи, ну отчего же какая-то недобрая неведомая сила все сводит и сводит их друг с другом? Или же – раз за разом мерещится ему этот призрак…

Так подумал Яков, начиная играть – и у него была последняя рука, и он продулся – по самое не хочу.

Карл Густав фон Левенвольде

«…Не теряй надежды, брат мой бесценный. Верь, что твой бог из машины уже направил на сцену свою колесницу – не пройдет и недели, как трагедия переменится в комедию, и будешь вознесен к небесам. Или, по меньшей мере, поднят из ада. Не забудь же тогда и ты поцеловать кончики крыльев своего спасителя. Остаюсь твой покорный друг и брат, К.Г.».

– Ваша супруга, – вполголоса объявил дворецкий.

К.Г., Карл Густав, Amoklaufer Гасси – свернул конверт и торопливо запечатал письмо.

– Кому вы все пишете целое утро? – Шарлотта, в домашнем широком платье, вошла в кабинет и сразу же царственно протянула мужу руку – для поцелуя. Аристократка, полубогиня Шарлотта, урожденная фон Розен. Двадцать поколений благородных предков, все рыцари, ни капли плебейской крови.

– К Теме Волынскому, – Густав машинально поцеловал протянутую руку, мазнув по ней сухими губами. – Бедняга окончательно запутал собственные дела. И давняя наша дружба велит мне немедленно их распутать, и по возможности не обрывая нитей. Ведь нити прядутся мойрами, нити – это сама жизнь, графиня…

Отчего же чистокровные полубоги и полубогини – и так некрасивы, и красота, дар смертельный и случайный, дается персонам нестоящим, недостойным, последним в роду? Густав смотрел на жену, на ее широкое платье – о, несбыточные надежды! – на ее такое правильное и такое же лошадиное лицо. Отчего же те, кто положен нам по правилам, по закону – некрасивы, и столь же прекрасны – чужие, запретные, недоступные?

– Вы, как всегда, великодушны и милостивы, – Шарлотта кругом обошла письменный стол, цепко обежав взглядом разложенные бумаги, и встала за спиной у мужа. – Надеюсь, вы окажете мне честь и пообедаете дома?

– Увы, – Густав откинул голову, и длинные его волосы змеями прошуршали по атласному платью стоящей у него за спиной Шарлотты, – есть еще одно запутавшееся создание, в котором я вынужден сегодня принять участие. Моя Mulier amicta sole.

– Отчего вы так его зовете? – недоуменно спросила Шарлотта, и тонкие пальцы ее привычно погладили темные кудри, разметавшиеся поверх ее платья. – Ведь ваш брат – мужчина, а вовсе не дева.