Руанда: принять примирение. Жить в мире и умереть счастливым

Пилоты самолетов часто были заключенными, которые работали ночами на кухне. Около 5-и утра, когда они перевозили бочки, наполненные кашей, у них было право войти к женщинам, и это был момент, когда одни самолеты заходили на посадку, а другие взлетали. Они пилотировали свои самолеты с очень большой осторожностью, поскольку если самолет будет посажен охранниками тюрьмы, это будет стыд. Они прочитают письмо публично перед всеми. И я думаю, что если бы они поймали моё, то они прочитали бы его не только перед заключенными, но перед всей страной через местные СМИ, которые обожают мусолить различные факты на мой счет. Но это меня не слишком пугало. Желание написать ей, говорить с ней как можно больше, узнать новости – это было сильнее всего на свете.

Мы писали друг другу по меньшей мере трижды в неделю. Мы говорили обо всем, о наших юридических делах, мы жаловались друг другу на отчаянно сложную ситуацию, в которой мы находились, мы ободряли друг друга, утешали, поддерживали. «Благословенна тюрьма, в которой мы могли встретиться», – говорили мы часто и искренне. «Не думай, что ты заинтересовала меня, лишь потому, что мы в тюрьме. И на воле, если бы мы встретились, и ты была свободна, я бы тебя отыскал», – часто говорил я ей. Она мне говорила, что любит меня тоже, и что ей всегда нравились мои песни… Я считаю, что есть несомненное сходство между моими творениями и моим образом жизни. Можно легко узнать меня через мои песни и их содержание.

В тот момент, когда я начал писать эту книгу, я понял, что наши отношения готовы перейти на следующий уровень. Все знали, что мы влюблены – и заключенные и надсмотрщики. Когда некоторые охранники пытались насмехаться надо мной, высмеивая наши отношения, говоря, что звезда руандийской песни не должна говорить с какой-то заключенной, я ликовал внутри, так как это означало, что я наконец познал любовь истинную и без ограничений.

Чтобы иметь возможность поговорить наедине, мы встречались или на мессе или на конференциях, и это было, как в мечети. Где женщины с одной стороны, а мужчины с другой. Так что, либо посылай «самолетики», либо жестикулируй, чтобы поговорить. Но я никогда не жестикулировал… мне это не нравилось. После мессы или в конце конференции мне всегда удавалось поговорить с ней несколько секунд перед уходом. Нужно было просто дать немного денег присутствующему охраннику. Во время мессы мой синтезатор стоял неподалеку от женского выхода. После финального благословления и последнего песнопения я тянул время, играя какой-нибудь классический кусок, в то время как она приближалась ко мне, чтобы поговорить несколько секунд, пока другие выходили. Этого катастрофически не хватало, и это напоминало нам, что мы заключенные.

Мне нравилось, что наши диалоги всегда были искренними, часто мы говорили о будущем наших отношений. Мне казалось, что я буду очень хорошим другом для нее. Что бы ни случилось в будущем, я уже встретил что-то прекрасное в тюрьме, и пусть многие посчитают это странным, в тюрьме можно запереть людей, но никогда их любовь не будет заключенной. Я горд и счастлив, что это мне открылось.

Я был благословлен этой любовью в этой наисложнейшей ситуации, и эти отношения сделали меня взрослым. О да! В тюрьме взрослеешь. Несколько лет я не мог влюбиться и быть другом для одной девушки одновременно. Всегда было либо одно, либо другое. Но сейчас я узнал, что самое важное – это Любовь, уважение друг к другу и счастье другого. Перед моим заключением, во время трех лет славы в Кигали я гулял с самыми сексуальными девушками страны. Это было очень легко. Они сами хотели этого, но я не был счастлив ни с кем. Я чту и уважаю брак и семью, но меня посадили в тюрьму до того, как я нашел ту, единственную.

Я всегда мечтал жениться на прекрасной руандийской женщине. Но что я понял из опыта, так то, что мечты никогда не умирают, но созревают. Мои мечты, мои принципы, мои убеждения и мой образ мыслей никогда не изменятся. Но они не перестанут эволюционировать. Мне даже любопытно узнать, насколько далеко?

8 декабря 2016 года ей объявили, что Верховный суд решил освободить ее. Этого я желал всем сердцем. Но когда она мне сказала об этом, я почувствовал в сердце смятение. Одна часть радовалась от того, что Бог внял нашим молитвам, и она может воссоединиться со своими детьми и своими родителями. Другой частью я чувствовал глубокую печаль, поселившуюся в моем сердце, как будто я был лишен еще одного проявления свободы. Сегодня, когда я пишу этот параграф, я чувствую, что снова начал ощущать свое заключение, как я его ощущал почти три года. Ночами мне хочется плакать, но у меня нет слёз.