Руанда: принять примирение. Жить в мире и умереть счастливым

Я надеюсь, что мой призыв был услышан. Для большинства руандийцев тюремный заключенный ничему не может научить людей, но для меня это не так. Для меня не так важно физическое присутствие членов моей семьи каждую среду в тюрьме. Это важно, но… Но важно для меня в испытании, которое я переживаю, знать, что люди, которые хотят меня выслушать, понять и поддержать, могут также научиться на том, что я пережил.

Когда я спросил мою маму, не может ли она попросить встречи у Президента, чтобы испросить прощения у Главы государства для своего сына, она побоялась идти сама, она предпочла написать. Я не могу ее винить. Ведь она родилась, выросла и всегда жила в стране, где любви становилось все меньше и меньше, где царил террор кровавого политического режима и притеснения во всех видах. Для того, чтобы выжить, руандийцы, живущие в стране, должны славить Президента и его политическую власть, ненавидеть и оскорблять всех оппозиционеров режима, даже если эти последние их братья, сестры или дети.

Вот поэтому во время той важной встречи, когда я предложил ей сделать это, моя мать сказала мне:

– Сын мой! Но что же мне делать, если я приду туда и мне предложат отречься от тебя?

– Ты не подчинишься.

29 марта 2016 года (спустя почти два года после начала моего заключения) моя мама написала письмо Президенту и попросила прощения для своего сына. Сейчас, когда я пишу эти строки, на это письмо все еще нет ответа.

В заточении я много думал о руандийских семьях, о любви к своему очагу, о степени любви между родителями и детьми, о малом количестве этой любви, выражаемой у нас в каждодневном быту, если сравнивать с другими странами. Я считаю, что нашей стране не хватает слов и способов выражения этой любви. В Руанде, например, родители и дети никогда не говорят друг другу «Я люблю тебя». То, что этого нет, я считаю чрезвычайно опасным для нашего общества.

Почему моя мать или мой отец опасались сказать мне, что любят меня? Это страх? Это стыд? Или это часть традиционного или культурного мировоззрения заставляет думать родителей, что если они чувствуют любовь, то это плохо? И почему вместо того, чтобы обнимать детей и лелеять их ласковыми словами, мы довольствуемся лишь тем, что даем им питье и еду, как будто нашим детям нужно лишь физически вырасти? Почему искренний диалог практически не существует между руандийскими детьми и родителями? Если мы не чувствуем любви в собственных семьях, среди наших братьев и сестер, можем ли мы быть по-настоящему счастливыми? Если невозможно получить необходимые чувства со стороны родителей, братьев и сестер, возможно ли поделиться ими с другими? Для меня недостача любви, диалога, чувств и ласки в руандийских семьях – это часть основной причины постоянных конфликтов в нашей стране.

Отступление.

На самом деле моя мать была измучена жестокостью политического режима, который она познала в Руанде, и сильно подвержена его манипуляторной пропаганде, которая говорила о том, что я предал всю страну. Она поверила, что я совершил немыслимое. Я люблю свою маму, я ношу в сердце теперь огромное сочувствие к ней за ужас, который она пережила за всю свою жизнь. Она сделала то, что могла для меня, я ей благодарен.

«Неумело бороться за правое дело лучше, чем быть грозным солдатом несправедливости».

За все время моего заключения, когда я думал над этой знаменитой фразой Раймонда VI, я не чувствовал никакой вины, наоборот, я чувствовал глубокую внутреннюю свободу. Для меня, снова и опять, помимо пропаганды и белиберды, придуманной и распространенной режимом, в том, что произошло со мной, не было ничего скандального. Я сочинил песню, которая не понравилась Президенту, и в дискуссии с оппозиционером я неумело покритиковал режим.

Во время моего заключения игнорирование и страх принять мнение разных людей в отношении моего дела, не исключая и тех, кто составляет мою собственную семью, подтолкнули меня поразмыслить на актуальную тему: «Как жить в семье, в которой политические убеждения и мнения различаются?»