Рубаи

И наконец в 1916 году появилось первое солидное художественное издание, подготовленное на основе научной базы. Книга «Персидские лирики X–XV веков», представлявшая русскому читателю творчество восьми поэтов, была подготовлена акад. Ф. Е. Коршем, отредактирована после его смерти и опубликована известным знатоком арабской и персидско-таджикской литературы А. Е. Крымским. Переводам Крымский предпослал «Введение», рассказывающее о поэтах (см.: Библиография, II, № 13). Творчество Омара Хайяма представлено в книге девятнадцатью стихотворениями в переводе ученика акад. Корша — И. П. Умова (переводы Умова были опубликованы ранее, в 1911 году, — см.: Библиография, II, № 11). Все рубаи переданы русскими восьмистишиями с перекрестной рифмой. Переводы верны и искусны, хотя и утратили лаконичность и несколько стилизованы под русскую классику. Помещаем один из самых удачных переводов (ср. № 499):

Ничтожен мир, и всё ничтожно,
Что в жалком мире ты познал;
Что слышал, суетно и ложно,
И тщетно всё, что ты сказал.

Ты мыслил в хижине смиренной,
О чем? К чему? — Ничтожно то.
Ты обошел концы вселенной, —
Но всё пред Вечностью — ничто.

Точный перевод текста Хайяма следующий:

Ты видел мир, но всё, что ты видел, — ничто,
И всё, что ты сказал и слыхал, — ничто,
Из конца в конец весь мир обошел — ничто,
И если лишь по дому ползал — ничто.

Оценивая опыты перевода Омара Хайяма в 1891–1916 годах в России, можно квалифицировать их как переводы вольные. Требование художественной адекватности еще отсутствовало в переводческой практике. При большей или меньшей близости к содержанию подлинника, стиховая форма, как правило, переводчиками сознательно игнорировалась. Персидско-таджикские рубаи воспроизводились языком русской поэзии, с присущими ей разнообразием размеров и привычными для читателя схемами рифмовки. Это вполне согласовывалось с существовавшими представлениями о задачах художественного перевода с восточных языков: не поступаться формальной эстетикой русского стихосложения. Не укладываясь в лаконичную форму четверостишия, поэты передавали хайямовские рубаи многословно (за редким исключением), стихотворениями в полтора, в два, а то и в четыре раза длиннее.

В следующие два десятилетия (точнее: в 1917–1934 годах) появились лишь две публикации переводов Хайяма.

Автору одной из них — И. Тхоржевскому — принадлежит особое место в деле популяризации Омара Хайяма среди любителей поэзии России. Тхоржевский был первым создателем сборника стихов Хайяма на русском языке (если не считать работы Мазурина, где Хайям был представлен в вольных переводах, да к тому же анонимно). В 1928 году Тхоржевский опубликовал в Париже книгу русских переводов Хайяма, двумя годами раньше они уже были напечатаны в журнале «Современные записки». Тхоржевскому — первому из переводчиков — удалось воспроизвести в русских стихах такие качества хайямовских рубаи, составляющие их суть, как чеканная звучность, яркая парадоксальность поэтической идеи, блестящее острословие и заразительная эмоциональность, которые позволили Эдварду Фитцджеральду сказать: «Старик Хайям звенит как настоящий металл».

Тхоржевский попытался создать русские четверостишия как нечто равновеликое персидско-таджикскому рубаи. Все переводы он выполнил одним коротким размером — пятистопным ямбом, точно воспроизведя рифмовку строк рубаи.

Приведем для образца одно из известных хайямовских четверостиший в переводе Тхоржевского (ср. № 690):

Ловушки, ямы на моем пути —
Их бог расставил и велел идти.
И всё предвидел. И меня оставил.
И судит! Тот, кто не хотел спасти!

Настроение и смысл рубаи переданы верно, хотя переводчик отступил от подлинника весьма заметно. В оригинале:

Две сотни ловушек ты расставил на моем пути,
Ты говоришь: убью тебя, если наступишь на них.
Сам ты расставил ловушки и всякого, кто наступит на них,
Ловишь и убиваешь. И ослушником зовешь.

Высоколитературные переводы Тхоржевского, к сожалению, лишены текстуальной точности. Лишь около шестидесяти процентов его переводов легко идентифицируется с подлинником. Некоторые четверостишия — приблизительно шестая часть — это перевод английских строф из поэмы Фитцджеральда «Рубайат Омара Хайяма». Остальные четверостишия — их около пятидесяти — не поддаются идентификации, возможно, это собственные стихи Тхоржевского, разработавшего хайямовские мотивы.