Рубеж

— Цо занадто — то не здрово. А я, как видишь, скучаю! На такое отвечать не полагалось, и я молча присел на тяжелый дубовый табурет. И тут только заметил, что кресло, в котором восседает пан Мацапура, переставлено. Раньше оно стояло ближе к окну, теперь же каким-то дивом оказалось прямо под старым портретом.

Портрет этот — загадка. Чья-то умелая кисть изобразила худого узкоплечего юношу в испанском платье с большим кружевным воротником, как носили полвека назад. На боку шпага, в руке — толстая книга с золотым обрезом. И не было бы тут ничего странного, если бы не герб Апданк в верхнем углу — герб рода Мацапур. Не просто герб, а еще и буквицы «L.М-К». И цепь — знакомая золотая цепь давней работы на груди. Эту цепь с огромным красным камнем пан Мацапура частенько надевает, особенно когда гости случаются. Видать, фамильная. Правда, на портрете камень другой, ну так не камень же художник рисовал! Ясное дело — родич изображен, и родич близкий. Батюшку пана Станислава звали Леопольдом, так что и дивного вроде бы ничего нет, если бы…

…Если бы в доме были другие портреты. Если бы не общий хор тех, кто помнил старика. Леопольд Мацапура был широкоплеч, толст и мордат — сын капля в каплю в батюшку. И лицо — совершенно иное лицо! Губы, глаза, нос… Может, не отец, а дядька, какой-нибудь Леон? Все равно непонятно. Чтобы в таком доме — и один-единственный портрет, и то не в зале, а в библиотеке! Бывал я в подобных домах, там целые галереи, по ним гостей водят, слуги наизусть заучивают, какой предок чем отличился…

— Ох уж эти поселянки, пан Юдка! Сперва лежит под тобой как бревно, только пыхтит, а потом выть начинает. И всегда одно и то же: «Замуж собиралась, замуж собиралась!» Языки им вырезать, что ли?

Пан улыбался — пан изволил шутить. Но мне почему-то не было смешно.

— Ну, и кого ты мне сегодня привез?

Голос был прежний — расслабленный, вялый, но я заметил быстрый взгляд из-под толстых стекол. Стало ясно — уже доложили. У кого-то пятки салом смазаны.

— Четверо гостей, пан Станислав. И ребенок — младень.

— Ребенок?

Грузное тело нехотя приподнялось и вновь опустилось в глубины кресла.

— Ребенок — это хорошо. Прикажи его сразу в замок. Я вздрогнул — так и знал! Любит пан Станислав детей!

— А гости кто? Кажется, там баба есть? Он по-прежнему улыбался — добрый толстый пан, которого мучает бессонница.

— Не баба, — стараясь быть спокойным, ответил я. — Пани. Один из гостей — селюк из Гонтова Яра, а вот трое — паны зацные. Вернее, два пана и пани.

— Большой за них откуп дадут, как думаешь? — словно невзначай бросил пан Станислав и вновь взял в руки газету.

Разговор подходил к концу.

Похоже, пан уже все решил. Даже не похоже — решил. Сколько раз так было: ребенка — в замок, и гостей туда же. И правильно — кто же в здравом уме в гости к пану Мацапуре ездит?! А если ты цудрейтор, то и жаловаться нечего.

— Все не так просто, пан Станислав…

Газета медленно легла на стол. Из-под стекол удивленно блеснули маленькие глазки:

— Гетьмановы родичи? Или голота бесштанная? Я с трудом сдержал улыбку. Каждый — о своем. Соврать, придумать какую-нибудь сказку? Нет, нельзя!

— Они иноземцы, пан Станислав. Очень издалека.

— И… что? — глаза моргнули, пухлая ладонь потянулась к окулярам. — Тем лучше!

Я вздохнул. Поверит ли?

— Мир велик, пан Станислав! И в этом мире Сосудов больше, чем представляется многим. Это особые гости. Мои. Вы понимаете, о чем я?

Улыбка сгинула, словно стерли ее мокрой тряпкой. На неузнаваемом лице светлым огнем загорелись волчьи глаза.

— Ты… Ты уверен, пан Юдка? Уверен?

Я улыбнулся, хотя в этот миг улыбаться мне совсем не хотелось.

— Особые гости… Значит, откликнулись! А ты не врешь? Теперь улыбаться нельзя. Замереть, выдержать его взгляд. Говорят, не всякий его выдерживает…

— Не врешь, вижу! Рассказывай!

Толстый вальяжный пан сгинул. Огромное тело налилось силой, широкие лапищи сжались в кулаки, а лицо!.. Таким Станислава Мацапуру увидишь не каждый день. Да и мало кто его таким видит. А кто видит — уже никому не расскажет.

— Они из другого Сосуда. Из какого, сказать трудно. Малахи разрешили им пересечь Рубеж. Они пришли за ребенком — за этим ребенком…

Пан Станислав молчал, а мне вспомнилось, как мы с ним спорили. Редко кто решается спорить с Мацапурой-Коложанским, но есть вопросы, по которым даже ему нужна не покорность, а истина. Я никак не мог его убедить, что дорога между сфир все-таки есть, и Рубеж проходим. Не для душ, не для бесплотных Малахов — для людей. Он очень неглуп, пан Станислав, я много знает. Но книга «Зогар» недоступна этому гою.

— Ну, говори! И подробнее!

Теперь следовало взвешивать каждое слово. Не лгать — пан Станислав звериным чутьем распознает ложь. Но и со всей правдой не спешить. О гневе Малахов ему знать ни к чему. Достаточно и того, что переход через рубеж труден и без должной помощи его не одолеть…

— Так-так! — пан Станислав крутанул ус, дернул щекой. — Стало быть, воин, лекаришка да колдунья. Колдунья-то хоть хороша?