Рубежи

Ложбина расступилась у поймы. Впереди угадывалась речка. Мы так и не узнали, что стряслось на правом увале. Видимо, курсант погиб. Олесь явился цел и невредим. Страху, правда, натерпелся в одиночестве, особенно когда началась перестрелка.

Политрук разделил нас на три группы, каждой поставил одинаковую задачу — подползти к реке, найти брод и, по возможности, переправиться на восточный берег. Политрук, Олесь и я очутились в одной группе, которая шла в центре.

Пойма вся в кочках, вихлявых, поросших жесткой и кусучей осокой. Между ними ржавая вода. Ползти трудно. Отдышались возле берега. Речка маленькая, но юркая. Журчит громко и чуть картавит.

Политрук глянул на часы со светящимся циферблатом. Оказывается, уже подкатывало к полуночи. Быстро же проскакало время.

Первым в воду полез политрук, за ним мы с Олесем. У берега мелко, но дно илистое, вязкое. Вода не холодная, но тело распарено, потому поначалу перехватило дыхание.

Немцы, по всей вероятности, нас здесь не ждали. Ракеты роем вспыхивали возле моста, где прорывались основные силы. У нас тихо. Восточный берег крутоват. Если окопы противника в отдалении от него, значит, речка из них не просматривается, тем более не простреливается. Попадает в мертвое пространство.

Без особых осложнений добрались до восточного берега. На середине пришлось поплыть: глубоковато. Прижались к обрыву, отдышались. Две другие группы тоже благополучно переправились, судя по тому, что немцы сохраняли спокойствие — не стреляли и не жгли ракеты.

Скоро полночь. Со стороны ложбины послышался приглушенный шум. Пора! Рывком одолели подъем, плотно прижались к земле. И вовремя — взвилась красная ракета, совсем рядом оглушительно залаял крупнокалиберный пулемет. Политрук вскинулся и бросил на вспышки гранату. Взрыв огненно всплеснулся почти в самом окопе — тренированный политрук с первой гранаты поразил цель.

— Вперед! — крикнул он, и мы с Олесем ринулись за ним. Вступили на берег и остальные группы, тоже завязали бой. Наша заняла окопчик, только что развороченный взрывом. До леса оставалось метров сто. Бежать туда после того, как мы себя обнаружили, было безрассудно. Решили дождаться колонну — свою задачу мы выполнили. Олесь и я выкинули из окопчика трупы двух немцев, развернули пулемет в сторону леса — на всякий случай, если противник вздумает контратаковать. Политрук для проверки дал очередь — машинка строчила исправно. Из леса огрызнулись автоматы.

Колонна приближалась стремительно. Закипела от людских тел река. Вроде бы даже из берегов вышла, как в половодье, — столько сразу кинулось в нее народу.

Мы дождались передних и вместе побежали к лесу, бросив трофейный пулемет в окопе: некогда с ним возиться. Оставалось всего несколько метров, как вдруг с опушки полоснул фашистский пулемет. Таился до поры до времени, гадюка, и выбрал-таки момент. Падали скошенные пулями бойцы. Кто-то скомандовал:

— Обтекай пулемет с флангов! С флангов обтекай!

Колонна раздвоилась. Пулеметчик сообразил, что скоро ему капут и скрылся в лесу. Стрельба стихала, крики раздавались реже и реже. Наконец берег опустел. Два рукава колонны самостоятельно втянулись в лес и потерялись в нем, чтобы никогда больше не встретиться.

…От усталости глаза слипались. Люди, только что пережившие страшное душевное напряжение, стали вялыми, валились на духовитую траву и сразу засыпали. Только днем, после того как проснулся, я понял, что остался один среди незнакомых красноармейцев. Ни политрука, ни Бякова, ни Олеся. Попали они под пулеметный огонь или примкнули к другой колонне — кто знает? Не видно ни капитана Бугаева, ни комсорга Ильичева. Так или иначе из наших остался я один. К счастью, с нами оказался тот самый командир в танкистском комбинезоне, который принял командование прорывом вместо Скрипника — Иванов. Почему он пошел с нашей колонной, а не с центральной, что устремилась к мосту, не знаю, но факт остается фактом.

Иванов построил нас на поляне, человек двести с лишним, и сказал:

— Основные силы пробились по дороге через мост. Мы остались в стороне. Будем двигаться самостоятельно. Разгильдяев и паникеров буду расстреливать лично. В отряде должна быть железная дисциплина, только она поможет пробиться к своим. Кого не устраивают мои требования, два шага вперед.

Охотников сделать эти два шага не нашлось.

Так начался наш рейд по белорусским лесам на восток. Всякое было.

Как-то загнали нас немцы в болота. Шли мы по колени в воде, спали, привязав себя ремнями к березам, чтоб не свалиться в ржавую жижу. Наконец, выбрались на сухой берег, в сосновую чащу. В изнеможении повалились в заросли папоротника. Иванов разрешил разжечь бездымные костры. Собрали сушняк, в лесу его много. А мелкий он горит, как порох.