Рубежи свободы

Лючия Смоленцева. Рим.

14 июля 1953 г.

На процессе во Дворце правосудия я присутствовала в зале, при этом в перерывах подвергаясь атакам репортеров. А Джанни Родари, в качестве корреспондента «Унита», злостно пользовался знакомством со мной, чтобы проникать не только на заседания, но и за кулисы.

Вот сидит Мухаммад Идрис за барьером, охраняемым вооруженными карабинерами – седовласый, бородатый, воюющий за свою Ливию еще с прошлой Великой войны. А я, на него глядя, странное дело, но ощущала себя не только сильнее, но и опытнее, старше него! Оттого что он при всей «мудрости» звал в архаику, времена пророка Мухаммеда – ну а я заглянула в будущее.

– Учение Маркса – Энгельса – Ленина – Сталина истинно, потому что верно, – усмехнулся мой муж, когда я поделилась с ним этим, – то есть является теорией, наиболее полно описывающей исторический процесс. А поскольку мы с тобой являемся ее адептами…

На одном из заседаний подсудимым был задан вопрос – если вы за свободу своего народа воевали, то зачем было убивать женщин и детей? И что вам сделали пассажиры «Лючии», что в большинстве не были солдатами? Или это и есть воинская доблесть ислама – убивать безоружных? И первыми требовали отвечать рядовых пиратов (чтоб не повторяли слова главарей). Слова этих мерзавцев сводились к одному:

– Так заведено Аллахом. Женщины менее ценны, чем воины. Ну а дети и старики тем более. А женщины побежденных – это законная добыча победителей. Так заведено Аллахом – и кто мы, чтоб ему перечить?

Когда дошла очередь до Хасана Идриса (который на судне, по показаниям свидетелей, был очень грозен, а тут имел весьма жалкий вид) и он начал сбивчиво блеять то же самое, крикнул ему Мухаммад Идрис, хотя никто не давал ему слова:

– Молчи, неразумный! Ты всегда лучше владел винтовкой и кинжалом, чем Кораном. Неужели ты не понимаешь, что тебя и нас всех хотят выставить кровожадными тупыми дикарями? Чтобы, когда наш народ будут убивать, это одобрял весь их цивилизованный мир!

Встал, пытаясь принять позу вождя. И начал сыпать цитатами из Корана, на арабском языке – так что оценить его красноречие я могла лишь в переводе. Что мусульманская вера как раз прямо запрещает убивать тех, кто не сражался – женщин, детей, калек и стариков. Лжец и лицемер!

– Я хочу спросить, – крикнула тогда я, – если он такой знаток Корана, то пусть ответит, верно ли, что в шариате нет понятие «гражданское население», то есть любой мужчина воюющей стороны, если не старик, не калека и не ребенок, считается воином и должен быть убит? И что по канонам ислама, женщин, взятых в плен, нельзя убивать, но можно и должно считать рабынями и подвергать насилию, «а если у нее есть муж, ее брак отменяется с того дня, как она стала пленницей». А про детей сказано: «Не убивайте ребенка до тех пор, пока родители не сделают его христианином или евреем» – то есть убивайте всех детей, принявших таинство крещения[34]. Я правильно цитирую ваших богословов?

И не надо этому бандиту знать, что касаемо мусульманской веры меня просвещал мой муж. Который говорил: «Шли мы в том две тысячи каком-то году в братскую Сирию, а потому подбирали людей обученных. Как я и Валя Кунцевич – арабский язык учили и их культуру, – и сейчас еще помню что-то». Я бы затруднилась сейчас назвать точные номера сур Корана и имена его толкователей – но думаю, что ученые могут легко это найти, имея желание.

А он ответил, пытаясь обжечь меня злобным взглядом:

– Женщина, к сожалению, далеко не все простые воины ислама столь же сведущи в толковании законов. И разве в вашей революции и Гражданской войне пролилось мало столь же невинной крови? К святому делу примазываются не только чистые душой. Что до моего мальчика, то вы не можете считать его ответственным за эти преступления, хотя бы потому, что он не командовал, а исполнял приказ. Этого английского шайтана, – тут Идрис столь же злобно взглянул на сидящего рядом британца, – которого представил мне другой английский шайтан, указав всецело подчиняться тому, что он скажет. Так что на вашем корабле всем руководил вовсе не мой неразумный племянник и наследник, а этот презренный сын свиньи! А мой мальчик не совершил там ничего плохого. На нем нет вашей крови!

Тут представитель обвинения обратился к председателю:

– Прошу вызвать свидетельницу, синьору Розу Белуччи.

И вышла она и стала рассказывать, как этот (грязное слово, означающее предельно неуважаемого человека), указывая на племянника, лично приказывал убивать. Как велел отобрать из пленных женщин самых красивых – себе и своим приближенным. Рыдая, рассказала, как убили ее годовалого ребенка, выбросив за борт. И как ее саму подвергли самому гнусному насилию (в коем грехе церковь наша уже дала ей отпущение). И как вдруг ворвались ангелы смерти и принесли ей спасение – а этот Хасан обгадился от страха и едва не лишился мужского естества (смешки в зале). И вообще, они все импотенты – привыкли у себя с козами и ослицами, а ни одна приличная синьорина им не даст (смех сильнее).

– Женщина, как жаль, что я тебя не придушил! – заорал Хасан.