Рубежи свободы

А еще тут была ужасная погода. Все время влажная, удушающая жара (в резиденции губернатора были кондиционеры – но электричество было здесь дорого, чтобы тратиться на постоянную работу этих весьма прожорливых приборов). И непрерывные дожди с мая по сентябрь – часто с ветром, зонтик в руках не удержать, а любой плащ быстро промокает насквозь. Так что Луиза Ферроль практически все время проводила дома – благо что даже детей еще не надо было в школу водить. Продукты и все необходимое доставляла прислуга. Дом был обставлен вполне по-европейски, со всем возможным комфортом. Если бы не эта жара и скука! Основным развлечением было хождение в гости к таким же, как она – и очень редкие официальные мероприятия, обеды и балы у губернатора. Еще книги, которые Гастон выписывал из Франции. И европейские модные журналы, которые одалживала подруга Аманда.

Луиза взяла журнал, села в кресло. За окном лил дождь, исключающий всякую прогулку – надо будет сказать Рене, чтобы был готов встретить подъехавшего хозяина с большим зонтом, проводить от машины до двери. Еще в доме были Жерар, повар, и Жаклин, служанка и горничная – не французы, местные, просто для Луизы было мучением заучивать и произносить туземные имена, и она присвоила персоналу привычные французские. В гостиную вбежал семилетний Жан, за ним Эмиль, на год младше – «Дети, не шалите!»

И тут открылась дверь. И вошел Жерар, держа в руках огромный мясницкий нож. Луиза даже не испугалась, скорее удивилась в первую секунду – как посмел? Но следом в комнату скользнули еще трое. По виду, вьетнамцы, в обычной одежде местных крестьян – и у них в руках были автоматы! Смотрели на Луизу как хищники на добычу, один даже оскалился – неужели они посмеют?! Оставляя на полу грязные мокрые следы – как ни странно, эта деталь толкнула мадам Ферроль к активным действиям.

– Вон! – крикнула она. – Кто пустил?

Пробудить в туземцах инстинкт повиновения повелительным окриком – подобно тому, как дикие звери боятся взгляда? Оружия под рукой не было – в кабинете Гастона висело охотничье ружье на стене, и кажется, был второй пистолет в ящике стола, но туда не подняться, не пройти! И Луиза взмахнула тем, что было в руке – модным журналом. Жан крикнул «мама», в соседней комнате проснулась Мари и начала плакать. А оскалившийся вьетнамец вскинул автомат. Сейчас они убьют всех – о господи, ведь было такое на севере, в ответ на акции по усмирению, повстанцы начинали охоту на всех французов, не различая военных и гражданских, мстили за свои сожженные деревни – но ведь тут на юге коммунистические бандиты пока еще не давали повода к чрезмерной (возможно) строгости, здесь пока не было сожженных со всем населением деревень, подобно тому, что нацисты творили. И вам не за что мстить нам – ни я, ни дети не делали вам никакого зла!

И тут второй вьетнамец, более рослый, сказал что-то повелительно, на своем языке. И сразу опустились автоматы. Рослый (очевидно, командир) произнес по-французски:

– Сидеть здесь. Наружу не выходить. Не кричать. Тогда вы живые. За нарушение – смерть.

И махнул рукой. После чего незваные гости исчезли как привидения, оставив лишь мокрые следы на полу и ковре.

Товарищ Нгуен был удивлен. Ведь «добрых оккупантов не бывает», так учил их сам товарищ Ван, приехавший из далекой России, «где мы три года с немцами воевали, вот это был настоящий враг, не то что французики». И эта операция была задумана именно для того, чтобы французы скорее ушли с нашей земли. «Мы не рабы – рабы не мы» – эти слова учили сейчас дети в лесных деревнях, в освобожденных районах Вьетнама – поскольку эта война завершится, французы уйдут, и тогда нужны будут образованные люди, умеющие не только стрелять. А пока война идет – повторяли на политзанятиях новобранцы Вьетнамской народной армии (а партизанские отряды, имеющие связь с Центром, считались этой армии частью), «убей француза – сколько раз его увидишь, столько и убей». Так что у Нгуена (успевшего на своей спине познать, что такое плеть французского помещика) рука бы не дрогнула – убить и эту мадам, и ее щенков. Они ведь нас не жалели!

Но товарищ Нгуен также усвоил: во время операции неподчинение приказу – это смерть. Для победы нужна железная дисциплина – будь инициативен, но не смей не выполнить того, что тебе приказано (и угроза твоей жизни не оправдание), и не смей делать то, что тебе прямо запрещено! Товарищу Вану виднее – значит, для чего-то это было надо! И нам не обязательно это знать.

Ну, а товарищ Ван, в иной жизни Бахадур Сулейманов из Самарканда (два года на фронте, включая осназ, «смоленцевские» курсы, и вот с сорок седьмого здесь, в сорок девятом лишь домой на полгода отзывали, опыт записать и обобщить) жалостью к врагу не страдал никогда. Если эта акция против гражданских французов была одобрена в штабе, о чем спорить? Хотя вспоминалось, как еще в обучении у Смоленцева дружок, который у Ковпака воевал, рассказывал, как было у них в рейде: