Руби

– Ты этого хочешь, Руби? Ты хочешь быть тем, кто посеет вражду в его сердце и заставит мальчика презирать собственного отца? – мягко спросила она. – И что подумает Поль о женщине, которую он считал своей матерью? С этим ты что намерена делать?

– О Grandmere, – воскликнула я, поднялась с диванчика и бросилась перед ней на колени. Я обняла ее ноги и спрятала лицо в складки ее платья. Бабушка нежно поглаживала меня по волосам.

– Полно, полно, детка. Твоя боль пройдет. Ты еще очень молода, вся жизнь впереди. Ты станешь известной художницей, у тебя будут прекрасные вещи. – Старушка взяла меня за подбородок и подняла мою голову так, чтобы видеть мои глаза. – Теперь ты понимаешь, почему я мечтаю, чтобы ты покинула протоку?

Я кивнула, а слезы все текли по щекам.

– Да, конечно. Но я не хочу никогда покидать тебя, Grandmere.

– В один прекрасный день тебе придется это сделать, Руби. Так устроен свет. И когда этот день наступит, не раздумывай. Делай то, что должна сделать. Обещай мне, что так будет. Обещай, – потребовала бабушка. Она казалась такой обеспокоенной, что я ответила так, как она хотела:

– Обещаю, Grandmere.

– Хорошо, – вздохнула старушка. – Хорошо. Она выпрямилась. Сейчас бабушка выглядела так, будто старела на год за каждую прошедшую минуту. Я вытерла слезы сжатыми в кулаки руками и поднялась.

– Тебе чего-нибудь принести, Grandmere? Может, стакан лимонада?

– Просто холодной воды, – улыбнулась бабушка и похлопала меня по руке. – Мне очень жаль, милая.

Я проглотила комок, застрявший в горле, и нагнулась, чтобы поцеловать старушку в щеку.

– Ты не виновата, Grandmere. Тебе не за что упрекать себя.

Она мягко улыбнулась. Затем я принесла стакан воды и наблюдала, как она пьет. Казалось, ей было больно это делать, но бабушка выпила все и поднялась со стула.

– Я как-то вдруг очень устала, – сказала она. – Мне нужно лечь.

– Да, Grandmere. Я тоже скоро лягу.

После того как старушка ушла, я постояла немного у входной двери и посмотрела на то место, где мы с Полем целовались и желали друг другу спокойной ночи.

Мы не знали тогда, что это наш последний поцелуй, в последний раз мы ощущали биение наших сердец и трепет от прикосновения друг к другу. Я закрыла дверь и пошла по лестнице, чувствуя себя так, будто кто-то, кого я знала и любила, только что умер. Да это в общем так и было – ведь тот Поль Тейт, которого я знала и любила, ушел, а Руби Ландри, которую он целовал и любил, теперь была для него потеряна. Грех, давший жизнь Полю, поднял свою безобразную голову и отнял его любовь. И я боялась думать о том, что нас ждет.

В ту ночь я металась во сне и часто просыпалась. И каждый раз мне казалось, что мой желудок сжался в кулак. Мне хотелось, чтобы весь прошедший день и вечер оказались просто дурным сном, но нельзя было не поверить темным печальным глазам бабушки Катрин. Ее лицо стояло у меня перед глазами, оживляя, усиливая то, что случилось, подтверждая невыносимо горькую реальность.

Не думаю, что бабушка спала лучше меня, несмотря на свою усталость. Впервые за все время она поднялась с постели всего на несколько минут раньше меня. Я слышала, как она прошаркала мимо моей комнаты. Я открыла дверь, чтобы посмотреть, как она идет в кухню, и поспешила вниз помочь ей приготовить завтрак. Штормовой дождь, ливший всю ночь, прекратился, но на небе Луизианы все еще держались слои тонких серых туч, делавших утро таким же печальным, какой себя чувствовала и я. Казалось, птицы тоже притихли – они не пели и только перекликались между собой. Как будто вся протока сожалела о нас с Полем.

– Казалось бы, знахарка должна уметь лечить собственный артрит, – пробормотала бабушка. – Суставы болят, а рецепты снадобий совсем не помогают.

Бабушка не имела привычки жаловаться вслух на свои болезни. Я видела, как она безропотно проходила мили под дождем, чтобы помочь кому-то, не выказывая ни слабости, ни недовольства. Она всегда говорила, что на свете еще много других людей, которым гораздо хуже, чем ей.

– Неси свой груз, не ведая преград, – в раздумье сказала старушка. Так говорили кайены, и это означало, что нельзя сдаваться. – Тебе невыносимо больно, твой груз тяжел, но ты продолжаешь свой путь.

Я всегда чувствовала, что она старается своим примером научить меня жизни, поэтому и знала, как ей больно, если она теперь жалуется.

– Может, нам стоит денек отдохнуть от торговли, Grandmere, – предложила я. – У нас достаточно денег от продажи картин и…

– Нет, – ответила она, – лучше поработать, во всяком случае, пока на протоке есть туристы. Ты ведь знаешь, как бывает, когда никто не приезжает покупать наши товары, и как тогда трудно сводить концы с концами.

Я ничего не сказала – это только рассердило бы ее, но почему дедушка Джек не помогает нам? Почему мы позволяем ему вести ленивую жизнь болотного бродяги? Он кайенский мужчина и потому должен нести ответственность за свою семью, даже если бабушка им и недовольна. Я решила, что непременно отправлюсь в его хижину на болоте и выскажу ему все, что думаю.