Руби

Послышался какой-то шорох. Набравшись смелости, я сделала еще несколько шагов. Никого. Только свечи, стоявшие на столе и на комоде, выхватывали из сумрака фотографии в золотых и серебряных рамках. На всех фотографиях был один и тот же человек в разном возрасте – от раннего детства до юношеского расцвета. Вне всякого сомнения, то был несчастный дядя Жан. На некоторых снимках рядом с ним стоял мой отец, его старший брат, но на большинстве фотографий Жан был один.

Он и правда оказался настоящим красавцем. На цветных фотографиях было видно, что волосы у него в точности такого же светло-каштанового оттенка, как волосы Пола, а глаза – цвета морской волны. Нос прямой, не длинный и не короткий, подбородок волевой, рот четко очерченный, улыбка обнажает ряд ровных белоснежных зубов. На фотографиях в полный рост видна великолепная фигура – сильная и грациозная, как у тореадора. Талия тонкая, плечи широкие, ноги длинные. Отец не преувеличивал, когда говорил, что брат удивительно хорош собой. Похоже, дядя Жан был живым воплощением мечтаний любой девушки.

Я окинула комнату взглядом. Даже при тусклом освещении было ясно, что здесь ничего не менялось со дня трагического происшествия. Кровать по-прежнему застелена. Все вещи на комоде и ночном столике оставлены неприкосновенными, но покрыты толстым слоем пыли. На коврике у кровати – домашние туфли, много лет подряд ожидавшие своего хозяина.

– Папа! – вновь прошептала я, вперив взгляд в самый темный угол комнаты. – Ты здесь?

– Что ты тут делаешь? – донесся до меня сердитый голос.

Резко обернувшись, я увидела в дверях Дафну.

– Зачем ты сюда явилась?

– Я… мне показалось, здесь папа… – растерянно пробормотала я.

– Немедленно уходи! – приказала она, посторонившись в дверях.

Как только я вышла, Дафна заперла дверь.

– Почему ты уже дома? Насколько я помню, вы с Жизелью собирались на вечеринку?

Дафна повернулась и взглянула на дверь комнаты Жизели. Профиль у нее был восхитительный, классический, точеный, и даже когда она злилась, линии его оставались безупречными. Я поймала себя на мысли, что хочу написать ее портрет. Пожалуй, я и правда художница до мозга костей, иначе не смогла бы думать о портрете в таких обстоятельствах.

– Жизель тоже вернулась? – спросила Дафна.

– Нет.

Складка, залегшая меж ее бровей, стала глубже.

– Тогда почему ты здесь?

– Я неважно себя почувствовала и решила пойти домой.

Дафна буравила меня недоверчивым взглядом, словно желая проникнуть в тайники моей души. Против воли я виновато потупилась.

– Ты говоришь правду? Может, у тебя были другие планы? Например, встреча с мальчиком? – допрашивала она.

Я переступала с ноги на ногу и не могла придумать достойный ответ.

– Нет-нет, я просто устала и захотела спать, – с трудом выдавила я.

Дафна продолжала сверлить меня глазами. Я чувствовала себя бабочкой, которую прокалывают булавкой. Дафна молчала, скрестив руки на груди. Она была в шлепанцах и шелковом халате, волосы рассыпались по плечам. Однако лицо ее по-прежнему было аккуратно подкрашено, губы подведены помадой.

Понимая, что не смогу убедить ее в своей невиновности, я испустила тяжкий вздох. Наверное, вид у меня был настолько растерянный и несчастный, что даже Дафна немного смягчилась.

– Ты сказала, что плохо себя чувствуешь. Что произошло?

– У меня разболелся живот, – выпалила я.

Дафна поморщилась, но подозрительные огоньки в ее глазах стали менее яркими.

– Надеюсь, вы не пили спиртного?

Я затрясла головой.

– Чем же вы там занимались?

– Ну…

– Впрочем, можешь не отвечать. Я отлично знаю, как развлекаются девочки вашего возраста, когда собираются вместе. Меня удивляет только, что ты отказалась от приятной компании из-за какой-то боли в животе.

– Я не хотела портить другим удовольствие.

– Хорошо, ложись спать, – снисходительно кивнула Дафна. – Если станет хуже…

– Нет, нет, не станет! – поспешно заверила я.

– Вот и отлично! – Она повернулась, чтобы уйти.

– А почему в той комнате горят свечи? – спросила я неожиданно для себя самой.

Дафна медленно повернулась.

– Скажу откровенно, Руби, я даже рада, что ты видела все это собственными глазами, – произнесла она совсем другим тоном, куда более дружелюбным, чем прежде. – Теперь ты понимаешь, что происходит в нашем доме. Твой отец превратил эту комнату в нечто… нечто вроде мемориала. Но исправить этим ничего нельзя. Зажженные свечи, молитвы и оправдания не могут ничего изменить. Все это… довольно неприятно. Я очень надеюсь, ты ни с кем не будешь обсуждать эту ситуацию, в особенности со слугами. Совершенно ни к чему, чтобы Нина засыпала весь дом своими снадобьями и бормотала заклинания вуду.

– А отец… он сейчас там?

Дафна бросила взгляд на закрытую дверь:

– Да.

– Я хочу с ним поговорить.

– Он сейчас не в том настроении, чтобы с кем-нибудь разговаривать. По правде сказать, он не в себе. Тебе ни к чему видеть его таким. Ты только расстроишься, а он от этого огорчится еще сильнее. Поговоришь с ним утром. – Дафна прищурила глаза, словно у нее возникло новое подозрение. – А почему тебе захотелось поговорить с ним именно сейчас? Ты опять что-то натворила?