Руби

– Я знала, что этот день непременно настанет, и боялась этого. Я пыталась скрыть от тебя, до какой низости дошел твой дедушка. Пыталась скрыть, какой трагичной была короткая жизнь твоей матери. Но рано или поздно правда выходит наружу. Прошу об одном, Руби: не кори меня за то, что я держала тебя в неведении так долго. Я думала, что делаю это ради твоего блага. Но признаюсь откровенно, – про должала бабушка Кэтрин, сцепив руки на коленях, – я хранила тайну не только потому, что заботилась о твоем покое, моя девочка. Я молчала из эгоизма. Мне хотелось, чтобы ты оставалась со мной. Ведь ты – живое напоминание о моей бедной дочери, которую я потеряла так рано… – Бабушка смолкла, не сводя с меня глаз. Потом про должала: – Если я совершила грех, надеюсь, Господь простит меня. Ведь я не хотела зла. Мною двигала любовь к тебе, хотя, поступи я иначе, ты жила бы в лучших условиях и не знала бы нужды.

Бабушка откинулась на спинку кресла и испустила вздох, словно готовясь сбросить тяжесть, камнем лежавшую на сердце.

– Бабушка, мне все равно, что ты сделала, все равно, что думала! – заверила я ее. – Что бы ты сейчас ни рассказала, я не буду любить тебя меньше!

Губы бабушки тронула едва заметная улыбка.

– В любом случае, Руби, хранить тайну дальше нет смысла. Конечно, не будь тебя рядом все эти годы, мои силы и способности, данные мне от природы, давным-давно иссякли бы. Ты всегда была для меня и спасением, и надеждой. И так будет до конца моих дней. Но конец этот уже недалек. Мне настала пора оставить этот мир, а тебе – покинуть бухту и жить там, где ты должна жить.

– Но где я должна жить, бабушка?

– В Новом Орлеане.

– Потому что я хочу стать художницей? – спросила я, заранее зная ответ.

Именно так бабушка говорила прежде множество раз.

– Не только из-за этого, – покачала головой бабушка. Она помолчала, потом, сделав над собой усилие, заговорила: – После этой истории с отцом Пола Тейта Габриелла стала скрытной и замкнутой. Несмотря на все мои мольбы, она отказывалась ходить в школу, целыми днями бродила по болотам, а с людьми почти не общалась. Можно сказать, она слилась с болотами воедино, стала их частью, такой же, как птицы, растения и животные. Теперь она дарила свою любовь только природе, потому что чувствовала – природа не способна на предательство. И природа принимала ее с распростертыми объятиями. Птицы любили ее так же горячо, как она любила их. Часто я замечала, как болотные ястребы любуются ею и следуют за ней по пятам, перелетая с дерева на дерево. Да, Габриелла пропадала на болотах целыми днями. Уходила утром, а возвращалась вечером, с цветами в волосах. Часами могла сидеть на берегу как зачарованная: смотрела на воду, слушала пение птиц. Вокруг нее собирались лягушки, и порой мне казалось, что она ведет с ними разговоры. Никто из обитателей болота не причинял ей вреда. Даже аллигаторы держались от Габриеллы на почтительном расстоянии и лишь с любопытством поглядывали на нее. Можно было подумать, болото считало ее своей. Она больше не принадлежала миру людей – она принадлежала природе. С пирогой она управлялась куда ловчее, чем твой дедушка Джек. Знала каналы как свои пять пальцев. Ей никогда не случалось завязнуть в тине или попасть в водоворот. Она забиралась вглубь болот, в места, куда редко попадают люди. Пожелай она только, из нее вышел бы проводник по болотам куда лучше твоего дедушки, – со вздохом добавила бабушка Кэтрин. – Время шло, и Габриелла становилась все красивее. Она словно впитывала окружавшую ее красоту природы. Лицо ее казалось прекрасным цветком. Щеки нежные, как лепестки розы, глаза бездонные, как омуты, и в них отсветы полуденного солнца. Двигалась она грациозно и легко, как олень. Олени, кстати, совершенно ее не боялись, подходили и позволяли гладить себя по голове. Я видела это собственными глазами.

Бабушка едва заметно улыбнулась, любуясь возникшей в ее памяти картиной, которую мне отчаянно хотелось увидеть.

– Никогда мне не доводилось слышать ничего приятнее смеха Габриеллы, нежного и мелодичного, как музыка, – снова заговорила бабушка. – Никогда я не видела ничего прекраснее улыбки, освещавшей ее лицо подобно солнечному лучу. Когда я была маленькой девочкой, куда меньше, чем ты сейчас, моя бабушка рассказывала мне истории о болотных феях, нимфах, которые скрываются в сокровенных местах и показываются лишь людям с чистым сердцем. Помню, как мне хотелось взглянуть на такую нимфу хотя бы краешком глаза. Когда я глядела на свою собственную дочь, мою Габриеллу, мне казалось, что давняя моя мечта исполнилась.

Бабушкины глаза увлажнились. Она смахнула слезу со щеки и продолжала: