Рубиновое сердце богини

– Эх, мать, эксплуатируешь ты меня, несчастного, но чего только не сделаешь, чтобы понравиться любимой женщине! А ты тут пока поспи, глазки закрой, и баиньки. Баю-бай…

Бамбр долго топтался на пороге, вздыхал, жаловался на жизнь и мокрые ботинки, противную погоду и проклятую собаку, которая, вместо того чтобы хозяйку охранять, невесть куда запропастилась.

При всем желании Степан не мог защитить меня. Толик пытался соврать, будто не нашел его, но я по глазам видела – нашел. Нашел, но говорить не хочет. Почему? Потому, что Степки больше нет.

– Его убили, да?

Бамбр кивнул.

– Как?

– Не знаю. Наверное, отравили. Маш, ну ты не расстраивайся, тебе нельзя волноваться. Может, это вообще не та собака, другая. Темно. Да и мало ли черных псов в округе?

Мало. Степан да Альма, ротвейлер из соседнего подъезда. Их невозможно перепутать даже в темноте. Редкая порода… Эх, Степка, Степка, доверчивый дурачок, его угостили, он и слопал. Нельзя было отпускать его. Ну, погуляли бы разок на поводке, ничего страшного. Как я теперь без него? На глаза навернулись слезы, он – единственное близкое мне существо, ближе чем родственник. У меня больше никого нет: ни друзей, ни родных, вообще никого…

– Ну, Машка, – Толик присел на край кровати, – ну ты чего ревешь? Голова болит? Давай в больничку поедем? А хочешь, я тебе щенка подарю? Прямо завтра и подарю, чау-чау, такой, знаешь, на медведя похож, или чихуахуа, я читал, будто они такие маленькие, что стаканом накрыть можно. Будешь в сумочке на работу таскать! Не реви только. Ну, пожалуйста, Маш, а то я сейчас сам заплачу!

– Не надо, Толь. Езжай домой.

Я смахнула слезы. Ничего, ублюдка, который отравил Степку, я найду, и мало ему не покажется. Скотина!

– А ты?

– Я в норме. Спать буду, честно.

– Гонишь? Боишься, Пыляев вернется, а место-то уже занято!

– Боюсь. Ты себе даже не представляешь, как боюсь. – Конечно, не Пыляева, он мне никто, так, бывший друг, бывший враг и нынешний коллега. Боюсь оставаться одна, боюсь выключать свет и боюсь заснуть, потому что меня преследует сумасшедший камень, названный в честь богини смерти.

А еще надо Степана похоронить. Сегодня же, не хочу я ждать до утра. Не могу. Я здесь, а Степка там. Но Толик не поймет, насколько это важно для меня, начнет давить на здоровье и больную голову, опять заговорит про больницу или вообще «Скорую» вызовет, пускай лучше домой отправляется.

– Маш, ты завтра на работу не иди, я скажу, что ты заболела! – Бамбр выглядел виноватым, будто это он меня по голове стукнул. – Не вставай, я сам дверь захлопну! Не вставай, кому говорю! Спи!

– Обязательно.

Осколки снов, калейдоскоп картинок. Вот я склоняюсь над темноволосым рыцарем. Он умирает. Лицо белое, губы беспомощно хватают воздух, точно на песке не человек, а большая рыба, сходство увеличивается благодаря серебристой кольчуге, похожей на чешую. Стальные кольца не защитили храброго воина от предательского удара. Но он еще жив, и молит…

Я нагибаюсь ниже, чтобы разобрать слова, и замечаю кинжал в своей руке…

Мизерикорд.

Необычное слово бордовыми каплями стекало с трехгранного лезвия. Кровь. Милосердие на крови. Я есть милосердие… недаром гневно полыхает каменное сердце…

Гнилое дерево скрипит под ногами, поскользнувшись, я падаю на черные от спекшейся крови доски, толпа хохочет. Их ненависть и жадное мещанское веселье пугают гораздо больше, чем нарочитое спокойствие палача. Палач? Меня казнят? За что?

Убийство?

Кто говорит об убийстве?

Они обвиняют меня в убийстве Жана де Вима. Ложь! От первого до последнего слова ложь! Я не знаю этого человека!

Нет, знаю. Рыцарь на песке. Кинжал. Я не убивала, я всего лишь оказала милосердие. Мизерикорд – означает милосердие… За что?