Рубиновое сердце богини

Мне стало смешно. КВН вспомнила: «Ты где была? – В библиотеке! – Вон из дома!»

– Ничего смешного не вижу. – Димка сел на стул, прямо на толстенный англо-русский словарь, отложенный мною, чтобы не забыть ненароком.

– Тебя что, мало по голове били? Еще захотелось?

– Ты о чем?

– О том, Пигалица, что коли уж приперлась в город, то сиди тихо и не высовывайся! Черт! – До Пыляева наконец-то дошло, что сидит он на чем-то не том.

– Английский выучить решила? – Словарь благотворно повлиял на Димкино настроение. Согласна, книжка производит впечатление своей толщиной и внушительными золочеными буквами на обложке, такое и в руки взять страшно. – И вообще, что за великое переселение народов?

– Да вот… Переезжаю.

– И куда?

– Пока не знаю. Аделаида Викторовна… Квартиру сегодня освободить нужно.

– Понятно. Значит, так, пока поживешь у меня, а потом посмотрим. Гера в больнице, – неожиданно добавил Пыляев.

– Знаю. Я туда ездила.

– Понятно. – Он протянул словарь и поднялся. – Помочь?

– А? Да нет, спасибо, тут немного. Дим, мне опять цветы прислали. А почему меня никто не охраняет? Я ведь жертва, так? Он ведь убьет меня?

– Не убьет, Пигалица, я не позволю.

Остаток дня пролетел незаметно. Вещей в итоге получилось до смешного мало: две спортивные сумки да старый чемодан, с которым я в свое время в Москву приехала. Весь багаж без проблем влез в пыляевский «Лексус», даже двух рейсов делать не пришлось. В Димкиной квартире я чувствовала себя чужой, одинокой и никому не нужной.

– Не грусти, Пигалица, прорвемся.

– Куда прорвемся?

– Куда-нибудь. – Димка ободряюще улыбнулся. – Пошли лучше чай пить. Сумки свои завтра распакуешь. Давай, заходи, чувствуй себя как дома. Между прочим, я к твоему приезду даже генеральную уборку сделал.

О чем он? Уборка? Как дома?

А если я не хочу? Не хочу чувствовать себя как дома? Если эта квартира для меня чужая? Она ведь и для него чужая тоже, в квартире Дамиан существует, а не живет, иначе отчего ремонт не сделает? Вон обои от старости выцвели и отклеились в углах, мебель того и гляди развалится, пол и тот проседает под ногами. Это не дом, а берлога! А у меня уютно. И занавески с желтыми подсолнухами, а еще зеленый абажур в спальне… Там мой дом, место, к которому я не просто привыкла – прикипела, почему меня прогнали? За что? За выдуманные грехи? В горле запершило от обиды.

– Пигалица, да расшевелись ты, в конце-то концов! – Димка встряхнул меня так, что зубы лязгнули. – Я тебя не узнаю! Ты же упрямая! Как танк, а танки не сдаются!

– По-твоему, я похожа на здоровенную груду железа? – Обида отступила. Действительно, чего это я реветь собралась? Не стоят они моих слез, ни Аделаида Викторовна, ни Гошка, ни придурок с цветами.

– Нет, конечно, – Пыляев стащил с меня куртку, – садись.

Я послушно плюхнулась на рыжий чемодан. Точно, разуться нужно, и я разулась. Черные сапожки испуганно спрятались за шершавый бок старого баула.

– Ты похожа на одну вредную девчонку. – Он протянул руку. – Ну, будем чай пить?

– Будем. Я не вредная. – А на кухне у него почти так же уютно, как у меня… Нет, не у меня, нужно говорить, как на той квартире. Была у меня «та», а теперь «эта»…

– Вредная.

– Нет.

– Да.

– Докажи!

– А кто мне в чай вместо сахара соль насыпал?

Старая история, теперь смешно, а тогда чуть не подрались, первое знакомство, взаимная неприязнь, порожденная Димкиным ехидством, и миролюбивое Гошкино предложение выпить чаю, заваривать который пришлось мне. Как же Пыляев плевался…

– Нечего было меня еще хищницей обзывать. Еще требовал, чтобы я Гошку в покое оставила, все стаканы в комнате перебил!

– Не напоминай!

– Ага, а девчонки сначала до полусмерти перепугались, а потом начали приставать, чтобы я с тобой познакомила.

– Не было такого!

– Было, просто ты не в курсе. Я тебя вообще первое время боялась.

– Почему? – удивился Пыляев.

– По кочану. Придешь, весь из себя такой расфуфыренный, руки в карманы, и только учишь, учишь, учишь. Настоящий сноб!

– А ты… Упрямая. Видно, что из деревни, сшитое собственноручно платье в горошек абсолютно тебе не идет, коса до пояса, румянец во всю щеку, гэкаешь так, что уши режет, а туда же, в москвички…

– Не понимаю, что здесь плохого?!

– Да ничего. Просто… Ну дураком был. Прости. Помнишь, ты меня хромым придурком обозвала?

– Нет.

– Я тебя с сигаретой поймал, по рукам надавал…

– Вспомнила. Извини. – В те далекие славные времена я могла и пожестче выразиться, но все равно стыдно.

– Да ладно, – отмахнулся Димка, которому разговор, похоже, доставлял удовольствие. – Кажется, за ответом дело не стало. Ох, Маш, ты не представляешь, как я виноват перед тобой…

– Проехали. – У меня не было ни малейшего желания затрагивать неприятные темы. Все забыто, зарыто и похоронено, на могиле выросла трава, и нечего ее раскапывать.