Рубиновое сердце богини

– Это другое. Раньше. Понимаешь… В общем, я сам не понял, как так получилось… Мы ругались. Все время. Ты меня тихо ненавидела, а я уже не мог без тебя. И специально цеплялся, чтобы ты на меня внимание обратила. Нет, не перебивай. Однажды Жорж сказал, что ты ему надоела. Мне бы промолчать, но… В шутку спросил, не будет ли он против, если я стану за тобой ухаживать. Жорке это не слишком понравилось, а на следующий же день он объявил, что женится. Вот.

– И не сказал, отчего передумал? – Я чувствовала, как горят мои щеки, и ничего не могла поделать, наверное, похожа сейчас на помидор. Старательно улыбающийся помидор.

– Я не спросил. – Димка отвел глаза. – Я просто… Ну, он же друг, понимаешь? Я запретил себе даже думать!

– Думать… Думать – это да… Не думать тяжело… – Боже мой, какую чушь я несу! – Так в чем вина?

– Ну как ты не понимаешь! – Пыляев вскочил, потом сел, снова вскочил, подошел к окну, вернулся на место. – Я ведь не просто знал об изменах, не просто так покрывал, я надеялся, что рано или поздно он с тобой разведется! Караулил, как шакал, и, когда Жорж предложил свой план, я согласился. Подло, правда? Думал, что ты станешь свободна, что пройдет время, и успокоишься, заметишь меня, наконец! – Он бухнул кулаком по столу, нетронутый чай воспользовался случаем, чтобы перелиться через край стакана. Коричневая лужица моментально впиталась в скатерть, теперь не отстираешь, чай вообще очень плохо отстирывается, надо… Стоп. Я снова пытаюсь спрятаться. Хватит с меня откровений, вопрос нужно прояснить раз и навсегда.

– Тогда почему ты сбежал? Уехал? Мне было так плохо…

– Прости, – Димка накрыл мою руку своей и тут же отдернул, точно обжегся. – Я… Как тебе объяснить, я просто понял, как сильно ты его любишь. Меня пристрелить нужно было, как бешеную собаку…

– Я собиралась…

– Пистолет?

– Да.

– Бедная моя. Я ведь тогда струсил. Понял, что ты никогда не сумеешь меня простить, и струсил. Пока мы работали вместе, я еще мог тешить себя надеждой, что когда-нибудь, возможно… А если бы ты узнала правду? Или если бы я тогда промолчал… Ты только сейчас не убегай, ладно? Потом, когда все закончится… Мне мать звонила. Она сказала, что ты ей сказала… – Окончательно запутавшись в словах, Димка махнул рукой.

– Так получилось. Ругалась?

– Ну… В Вимино мне лучше пока не приезжать. А тебя она будет рада видеть. Я завезу. Хочешь, прямо завтра с утра?

– Димка, а зачем тебе коньки? – Мне казалось, он поймет, что я обыскивала квартиру, разозлится и придет в себя. Дьяволу не положено раскаиваться, да и не идет Пыляеву раскаяние. Он понял и улыбнулся, почти как раньше, вроде и серьезен, а в глазах чертики пляшут.

– Откуда знаешь?

– Обыскивала.

– Когда?

– Вчера. Ты спал, а я поехала. К тебе. Я не знаю, что искала, но…

– Ничего не нашла?

– Ничего. Коньки. Тебе же нельзя на лед!

Он фыркнул и вышел из кухни. Обиделся? Пускай. Обида за обиду – это честно, хотя если совсем уж честно, то обиженной я себя не ощущала. А Пыляев вернулся быстро.

– Маша, только серьезно, ты была здесь вчера?

– Да.

– А в котором часу?

– Ну… Не знаю. А во сколько я домой вернулась? Отсюда до квартиры – минут двадцать. Ну, полчаса максимум.

– И ты все осматривала? Ну, там шкаф, книжные полки, ящики стола?

– Да… Понимаешь, я не хотела, но Аделаида Викторовна… Я сидела, думала и… – Черт, похоже, внятно объяснить мотивы моих вчерашних поступков так, чтобы не обидеть Димку еще больше, не выйдет.

– Все нормально. А теперь, Машуля, постарайся, пожалуйста, вспомнить, что лежало в верхнем ящике стола. Это важно!

Закрыв глаза, я постаралась выполнить его просьбу. Лежало… Что же там лежало… СD-диски, отвертка, потом запчасти какие-то… газета. Точно помню, «Комсомольская правда» за январь месяц. Кажется, все.

– А коробочку, маленькую черную коробочку ты не видела?

– Нет. Дима, я ничего не трогала, только смотрела! И никакую коробочку не брала!

– Верю, Пигалица, ее никто не брал, ее кто-то туда положил. Вот.

Он осторожно поставил на стол небольшой футляр, из тех, в которые обычно драгоценности упаковывают.

– Что там?

– Открой.

Я колебалась.

– Открывай, Машка, не бойся. Ладно, давай я сам.

Оказалось, Пыляев нервничал гораздо сильнее меня, и футляр, выскользнув из непослушных пальцев, покатился по полу.

– Черт, – вырвалось у Димки, а я нагнулась и подняла. И открыла. Пыляев прав. Черт. Тысяча чертей. Две тысячи. В черном логове из искусственного бархата лежало сердце, то самое, вырезанное из застывшего куска пламени, которое регулярно снилось мне. Живым – если это понятие применимо к камню – рубин выглядел еще более впечатляюще, на моей ладони лежали все оттенки красного, сотни лет истории, сотни загубленных жизней и море пролитой крови, которое уместилось в одной-единственной драгоценной капле.

– Если на свет посмотреть, то искры увидишь, – тихо подсказал Димка. Я послушно подняла камень повыше к лампочке и зажмурилась: алый свет окутал разум подобно сказочному облаку. Искры действительно были, золотые вспышки удалось разглядеть, когда прошел первый испуг.

– Это он? – В горле пересохло от волнения.

– Да.

– А как?